По взгляду Анатолия Нина сразу поняла: время пришло. Мыслями он был уже не здесь — в другом, свободном измерении, только тело отбывало по инерции последние часы наказания. Даже привычное «Пойдём» прозвучало откуда-то издалека.
Но голос был тот же, родной, и хотелось прижаться, никуда не отпускать.
Нина была в коморке, которую Анатолий по-прежнему шутливо называл берлогой, раньше, чем он закончил обход.
Сальников нерешительно остановился на пороге, и губы растянулись в какой-то несвойственной ему, чуть виноватой улыбке, в которой угадывается та возникающая против воли неловкость, которую испытывает здоровый, красивый, счастливый мот, встретив вдруг на обочине своего удачливого пути оборванную нищую с ребёнком на руках.
— Проходи, что ли, — усмехнулась Нина, тоже почувствовав обозначенную кем-то грань, будто невидимую колючую проволоку вдруг протянули между ними.
Сальников послушно плюхнулся прямо на стол, рядом со стопкой пожелтевшего добра и выдохнул, обмякнув:
— Не увидимся завтра, Нина.
Она стойко выдержала удар, не изменилась даже в лице, только побледнела слегка. Ждала ведь этих слов, предчувствовала их.
— А когда?
Спрашивать, конечно, не стоило, сам должен был сказать, но слово, глупый воробей, уже выпорхнуло. А Сальников молчал, потом вдруг начал осторожно, точно прощупывая почву в болоте.
— Знаешь, Нина, всё хотел тебе сказать…
Сальников замолчал.
— Ты женат? — оборвалось сердце у Нины.
— Да нет же, не женат и не был женат никогда, — поспешил успокоить Сальников и надтреснуто рассмеялся. — Да и как женишься, если угла своего нет… Хорошая ты девушка, порядочная. Встретились бы мы на воле, женился б на тебе.
Нина недоумённо смотрела на Анатолия.
— Так о чём ты хотел мне сказать?
— Переводят меня в другой ОЛП… Там, видимо, до конца срока и оставят.
Нине вдруг стало трудно дышать.
— Ты смотри же, не вздумай снова бежать, — шутливо погрозил пальцем. — Я буду тебе писать.
Нина не ответила. Опустила ресницы, прятала предательские слёзы.
Вот уже неделю она думал, как сказать Анатолию, что у них будет ребёнок…
… От Анатолия писем не было. Ожидание уступило место сначала надежде, потом отчаянию, а потом вдруг просто стало всё равно.
На волю она выйдет не одна, а с родным человечком, сыном.
Ради этого стоило выжить и ждать освобождения, не помышляя о побегах.
На глазах Нина превращалась из хулиганки в добросовестно отбывающую наказание гражданку, всеми силами стремящуюся исправиться. Дымка, в которой она жила последние месяцы, растаяла, уступив место суровой, но настоящей действительности, в которой многим было гораздо хуже, чем ей…
