Мой тайный дневник | страница 7

И учительница сказала:

— Да, это нехорошо…

Когда мы шли из школы, Канторис сказал Мише:

— А ты все-таки осел. Если мне выбирать между самокритикой и гландами, я выберу все-таки гланды. Я это лучше тебя знаю, потому что у меня есть опыт как с больницами, так и с самокритикой. А впрочем, разница здесь только та, что о болезни тебе дают справку, а о самокритике нет. Я вообще-то не боюсь — ничего мне не сделаешь.

Канторис искренне так думал, но ошибся.

Уже на другой день на стене висела газета — и на голову Канториса пал страшный позор. Правда, на головы других тоже, да только все же поменьше.

В этом номере газеты не было ни передовой, ни других заметок. Только один большой рисунок: гнездо, а в этом гнезде — клуша.

Собственно, не клуша, а Канторис, потому что у наседки и голова была его, и вместо крыльев его руки. И одна из этих рук сыпала пепел на собственную голову, а другая выщипывала перья из собственного тела.

Тут уж не оставалось никаких сомнений, что это Канторис. Но для пущей достоверности здесь был и текст: «Исправиться не могу, но самокритику признаю». А из-под Канториса выглядывали цыплята: Бучинский, Элишка Кошецова и остальные, кто не участвовал в работе редколлегии.

Но Миши среди них не было.

Я был очень рад, что Миша туда не попал, и страшно смеялся. И другие смеялись. И еще я понял, как здорово Анча Парикова рисует.

Эта газета висела на стене только два дня, а потом мы сделали какую полагается — к Международному дню женщин.

Женская газета была самая красивая, потому что ее делали все десять членов редколлегии.

А следующую стенную газету мы снова посвятим событиям, происходящим в вашем классе, и снова протащим всех лентяев и обманщиков.

Пусть боятся!

Сны совершенно ни к чему, только наша бабка думает, что они к чему-нибудь. А я-то уж верно знаю, что ни к чему, потому что я уже это испытал.

Сегодня всю ночь я видел сны. И даже когда уже проснулся, мне все еще казалось, будто я в Африке и будто слышу, как гудят джунгли. Потом я расслышал слова:

— Возьми с собой дождевик! Мне под утро снился покойный дед, это наверняка к дождю!

Тогда я окончательно понял, что это не джунгли шумят и не первобытный лес, а бабка разговаривает с матерью.

Так и было на самом деле, потому что мама, взглянув на часы, воскликнула:

— Бог мой, опять опаздываю!

А бабка открыла окошко и закричала ей вслед:

— А что мне варить? Всё всегда оставляете на мою голову!

Так я понял, что уже половина седьмого.