Уезжать было еще рано — следовало дождаться, пока температура станет ниже сотни, и заменить свинец водой. Я пошел бродить по сухогрузу. Прошелся вдоль стоящих сейчас конвейеров, поглазел на устрашающую гору готовых термосов, похожих на снаряды, забрел в корабельную рубку управления. То есть, в бывшую рубку. Сейчас здесь бухгалтерия фабрики.
В который раз я удивился тому, что ничего не чувствую, находясь в рубке мертвого судна. Казалось бы, я, бывший звездолетчик, должен ощущать здесь ностальгию, тоску, грусть — хоть что-то. Но мне было безразлично. Может быть, попривык на "Забаве". Может, много времени прошло, и я смирился со всем — с мертвыми кораблями, барьером, серым небом, адской жарой, термосами… А может, мне просто все равно.
Я покинул рубку и подался в столовую перекусить. Людей было мало. Распределительную карточку у меня не спросили — просто насыпали всего, чего захотел. Приятно. Уселся за крайним столом, у иллюминатора, принялся есть, ни о чем не думая. На человека, который подсел ко мне, я даже не сразу поднял глаза. Но когда поднял, вздрогнул. Отложил вилку и отодвинул тарелку, не сводя больше взгляда с соседа.
В прошлый раз я видел его лицо на экране антиметеоритной пушки АМИ-2. Скуластая рожа с безвольным подбородком.
— Чего хочешь? — Спросил я. — Ты же обещал больше не лезть.
— Я не хочу лезть к тебе, Одинцов. Я не хочу делать тебе… неприятности. Давай договоримся.
— О чем?
— Нам нужна девчонка. Отдай поздорову.
Почему-то этого я и ждал. И почему-то готового ответа у меня так и не было, кроме ослиного "не отдам".
— Не отдам.
— Подумай хорошо, Одинцов. Ты подумай, подумай.
Он отвернулся, словно давая время на размышления. Мой взгляд упирался в его щетинистую щеку. Мучительно хотелось пошутить — тогда я бы немного поверил в собственную крутизну, а он стал бы этаким тупым опереточным злодеем, по крайней мере, в моих глазах. Но шутка так и не родилась, я буркнул:
— Подумал уже.
Он придвинул лицо к моему и выговорил, обнажая желтые зубы:
— Я знаю, девчонка вам много чего успела наплести. А я могу тебе порассказать про нее. Она убийца и дрянь, ты знал это? На ней труп висит. Хочешь за нее вступиться? Подумай, Одинцов.
Я кашлянул.
— Говорю, подумал уже.
— И как?
— И нет! — Рявкнул шепотом. — Вали отсюда, а по дороге сам подумай. Вчера я тебя простил, помнишь? Так вот подумай, прощу ли во второй раз.
— Как хочешь. Ты решил.
Он встал и ушел. Глядя ему вслед, я понял, чем меня встревожил вчера этот человек. Не плазмометом и не "мстителем" — нет. Дело в том, что он меня боялся. Боялся, что я выстрелю. Значит, верил, что я способен его убить. Значит, в его мире люди способны убивать друг друга.
