— В подруги ей вы точно не годитесь, — рассуждал он, ведя меня по коридору с афишами — краткая наглядная история рока: Джаггер, Бирн, Верлен, Йоханссон, Хинд, Спрингстин, Кобейн.
— Почему это не гожусь в подруги?
— Я знаю обеих ее подруг — тоска зеленая, что внешне, что в разговоре.
Настал мой черед наклонить голову к плечу и хитренько посмотреть на него:
— А она о вас хорошо отзывается!
— Кто-то врет: либо она, либо вы.
— Вам станет легче, если я скажу, что она вовсе о вас не упоминала?
— Это больше похоже на правду, — отозвался он, но в его улыбке поубавилось киловатт. Мы свернули за угол и попали в очередной коридор, где изо всех сил трудились сопровождавшие группу рабочие сцены и, как это обычно бывает, болтались какие-то примазавшиеся лентяи. Адам ухватил меня за локоть — «Держитесь рядом, так будет веселее» — и ловко проложил себе путь через запруженный коридор. Со всех сторон выкрикивали его имя, он кивал, улыбался и тащил меня за собой.
Надо же, подумала я, как все его любят, хотя он перестал выступать и уже столько времени прошло с тех пор, как он выпустил свой альбом. Конечно, этот путь, этот маленький спектакль — все было подстроено специально для меня. Интересно, такая его нацеленность на очередную девицу — обычное дело или он старается из-за Оливии? Кстати говоря, в их отношениях следовало бы разобраться (для статьи, разумеется). Тем более когда Оливия и его мать обвиняют друг друга в смерти Рассела.
— Мы сможем поговорить в каком-нибудь более укромном месте? — намекнула я.
— Отлично. Пошли! — Он развернулся и снова потянул меня за локоть, как будто собирался вернуться к главному входу.
— Нет-нет. Сейчас у меня работа.
— Полно вам, Оливия — человек непростой, но чтобы работа? Расслабьтесь. — Адам подвел меня к двери с табличкой: «Джордан Кроули». Едва он занес кулак, чтобы постучать, дверь распахнулась, и оттуда вышел человек постарше — совершенно сногсшибательный и очень сердитый. Высокий, худой, с выразительными острыми скулами и густыми, до плеч, волосами, в которых только-только начала пробиваться седина. У меня буквально в зобу дыханье сперло — и это к лучшему, иначе я бы во всю мочь своих легких выкрикнула его имя и пустилась толковать о том, как была влюблена в него глупой тринадцатилетней девчонкой.
Он с трудом протиснулся мимо нас, изобразил вежливую улыбку:
— Прошу прощения.
— Грэй, ты что, уходишь? — удивился Адам.
Карие глаза Грэя Бенедека смотрели холодно, хотя на губах он удерживал улыбку.
