Жак Эбер был дедом Жака-Рене. В 1685 году он открыл в Алансоне мастерскую, смежную с небольшой лавкой. Дела у него пошли так хорошо, что вскоре он открыл вторую лавку — уже на самой шикарной улице города. После его смерти в 1725 году его старший сын, которого тоже звали Жак, должен был бы унаследовать дело отца — но ювелирное искусство его не интересовало. Чего он хотел, так это власти. Свою политическую карьеру он начал как помощник мэра, эшевен, как тогда называлась эта должность. По прошествии тридцати лет он стал главным судьей торгового суда — как мы сейчас сказали бы, председателем коммерческой палаты. Иначе говоря, первым среди отцов города, богатейшего во всем регионе. Все богачи и знатные люди Нормандии стекались в его дом: торговцы, королевские чиновники; даже сам епископ Каенский нанес ему визит, и Жак Эбер был назначен на должность казначея Сан-Леонар, главного церковного прихода в Алансоне.
На дворе — эпоха Людовика XV, которого Жак Эбер ненавидит. Он ставит королю в вину потерю колоний, упадок армии и почти полное исчезновение флота. По сути, он упрекает его в неумении править, в сползании в пучину порока. 5 января 1757 года он узнает, что некто Дамьен ранил короля кинжалом. Казалось, что смерть монарха вопрос нескольких часов, в крайнем случае, дней. Время тянулось медленно, но король был все еще жив. Жак Эбер от всей души надеялся, что с восшествием на престол Людовика Фердинанда Франция возродится и все былые бедствия — расточительство, взяточничество, войны — сами собой закончатся. Эта блестящая перспектива вновь вызвала у шестидесятичетырехлетнего Жака Эбера желание иметь детей, и теперь каждый вечер, сразу после ужина, он уводил жену в спальню и прилагал все старания к тому, чтобы она забеременела. Первая жена не смогла подарить ему наследника, вторая родила девочку, умершую вскоре после рождения. Он не желал верить в дурную судьбу — он хотел сына. Так появился на свет Жак-Рене Эбер; один из главных головорезов Французской революции был обязан своим рождением убийце короля. Но Людовик XV не умер — рана оказалась не опаснее булавочного укола, как сказал Вольтер, и порочный монарх лишь воспользовался ею, чтобы сокрушить своих врагов.
Он вызвал исповедника и попросил соборования, что и было проделано в пять или шесть приемов. Затем потребовал к себе дофина и велел ему председательствовать в суде над преступником. Парижский парламент приговорил Дамьена к публичному покаянию перед главным входом в Парижский собор, куда его привезли на двухколесной телеге, в одной рубашке, с зажженной двухфунтовой
