— Ах, вот как!
— Я снимал ее в одном своем фильме примерно пятнадцать лет назад.
— Да, я все время забываю, что вы снимали фильмы.
— Может, потому, что они были убогими?
— Нет, печальными. Вам самому не было грустно, когда вы их снимали?
Анри всегда гордился своими малобюджетными фильмами, но внезапно понял, отчего они получались столь меланхоличными: именно от недостатка средств.
Ему никогда не хватало храбрости занять денег, чтобы вложить их в рискованный проект, и красноречия, чтобы убедить своих кредиторов, что их средства пойдут на реализацию высококультурного замысла и что даже в случае финансового неуспеха у них появится множество меценатов. Почему ему никогда не удавалось добиться от продюсеров того, чего он с легкостью добивался от издателей?
Загадка.
Свет в зале погас. Поднялся занавес.
Нильс Арестрап хромал — это был единственный интересный момент во всем спектакле. Он хромал великолепно, расхаживая по сцене с тростью вдоль и поперек — тук-тук, тук-тук, из стороны в сторону. На этом держался весь его актерский гений.
Проводив Дору до стоянки такси на площади Оперы, Анри позвонил Мартену и без долгих прелюдий заявил:
— Я пишу сценарий, и у меня есть роль как раз для тебя.
Анри взял напрокат «мерседес» в «Авиз» и заехал за Мартеном — тот ждал его у подъезда своего дома на улице Лепик.
— Мы едем в Алансон, — объявил Анри, как только Мартен пристегнул ремень безопасности. — Ты там был?
— Нет.
— Очень милый городок, вот увидишь. Замечательные кондитерские и пара красивых церквей. И отличный ресторан — там готовят эскалопы в сливочном соусе. Ты любишь эскалопы в сливочном соусе?
— Звучит заманчиво.
— Их еще поливают зажженным кальвадосом. Потом сходим в Музей кружева.
— Так что там с фильмом?
— Фильм о Людовике XVII, «ребенке из Тампля».
— А какая роль для меня?
— Тебе что-нибудь говорит имя Жака-Рене Эбера? Ну, эбертисты, газета «Папаша Дюшен»…
— Не слишком много.
— Так вот, представь себе, Жак-Рене Эбер родился в Алансоне. В 1757 году. В двадцать лет он приехал в Париж, а десять лет спустя, в разгар революции, стал редактором газеты «Папаша Дюшен», издания вроде регулярного сборника памфлетов, которое вскоре стало голосом всех санкюлотов, официальным печатным органом Коммуны. В некотором смысле это предтеча «Утки за уткой», «Харакири», «Миномета». Все эти газеты — потомки «Папаши Дюшена».
— А при чем тут Людовик XVII?
— При том, что папаша Дюшен, то есть Эбер, тот человек, который приказал убить Людовика XVII.
