— Печальной? Почему?
Из его книг она читала только юмористические — даже слишком забавные, чтобы принимать их всерьез. С чего бы ему вздумалось написать печальную книгу?
— Потому что это ведь печально — быть покинутым, нет?
— Ах, вот как.
— Да, представьте себе, это очень печально.
— Снова автобиографическая история?
— Почему снова? Нет, я как раз решил сменить жанр.
Думая о печали этого покинутого человека, Дора почувствовала себя странно счастливой — но именно в этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Она заколебалась. Тем не менее она ответила человеку, который ждал ее целый час. Ему уже надоело ждать: завтра утром он должен был идти на работу в свое министерство.
— Он что, министр?
— Почти. Заместитель.
Однако она все же почувствовала, что должна поехать на свидание, чем огорчила Анри.
— Созвонимся.
Десять дней спустя она действительно позвонила. И в тот же вечер они встретились в бистро «Голубой поезд».
Она быстро расправилась с оливками, и Анри заказал новую порцию.
— Как ваш роман, печальный и короткий? Вы к нему уже приступили?
— А почему вы решили, что это роман?
— Если речь идет о смене жанра, то вряд ли это короткий рассказ…
Вопреки ожиданиям, она прочитала его книгу, хотя одного названия было бы ей достаточно. Журналисты обычно не утруждают себя чтением книг. Однако если они их все же читают, то только и делают, что выискивают в них темы для своих статей и передач, одновременно спрашивая себя, с какой бы еще книжонкой этого несчастного писателишки можно ассоциировать его собственную жизнь. Они не столько читают, сколько охотятся за сенсациями.
— Представьте себе, со времени нашей встречи произошло множество событий, и я все бросил. Я больше не пишу книг, ни автобиографических, ни от третьего лица. Я перешел к киношникам. Меня попросили написать сценарий о Людовике XVII.
Анри заметил, что Дора слегка покраснела, и спросил себя, из-за чего. Может быть, она ожидала, что он предложит ей роль Марии-Антуанетты?
Или, возможно, она покраснела от досады, из ревности, потому что думала о своей телепередаче, по поводу которой у него даже не нашлось времени ей написать.
— Сценарий о Людовике XVII? Замечательно… Но… это ведь тоже имеет отношение к писательству.
— Это как раз нечто совершенно противоположное. Слова в кино обречены на то, чтобы исчезнуть в действии, написанное подчиняется изображению и звуку. А писательство, по сути, это именно то, что сопротивляется образности, воображению. Поэтому я всегда терпеть не мог сценарии, потому что нужно было воображать. Все свои фильмы я снимал без всякого сценария.
