- Что скажет госпожа о газелях? – спросил он, закончив читать.
– В них так много грусти. Видимо, ты не испытываешь любви к жене.
– Она хорошая женщина, но любви я к ней не питаю. В свое время отец уговорил меня взять в жены дочь своего друга – дастура* храма Сиявуша. Я не сразу согласился. Но родитель уверил меня, что со временем любовь придет. А этого не произошло. Да, в минуты близости мне казалось, что я люблю жену. Но это единение тел, а не душ.
– Должно быть, у тебя есть другая?
- Пять лет назад я испытал страсть к дочери одного художника – умнейшей женщине, которая, увы, была замужем. Но между нами ничего не было, кроме молчаливой любви. Она осталась верна мужу, хорошему человеку. Он был искусным мастером по строительству домов, и однажды его позвал к себе правитель Чача. Там они с супругой и остались. Она осталась лишь в моей памяти. Я желал бы, чтоб эти чувства вновь повторились. О, госпожа, извините за мою открытость. Думаю, мои речи вам наскучили.
– Нет-нет, это интересно, в людях мне всегда нравилась искренность. Значит, твое сердце свободно, – и ее чувственные губы тронула загадочная улыбка. – Хоть я и царица, прошу, не сторонись меня. Твои слова и мысли мне близки. Я хочу, чтобы ты был мне как… родной брат.
– О, это честь для меня, госпожа, я к вашим услугам, – произнес он пылко.
– Прошу, не говори эти слова, достойные лишь раба. Они наскучили мне во дворце. А у тебя я нашла душевный покой. И это прекрасно! Я благодарна тебе за газели. Надеюсь вскоре услышать новые. А теперь мне пора. Провожать меня не нужно.
Дойдя до двери, царица обернулась, с улыбкой на устах произнесла: «Да сопутствует тебе удача», и скрылась.
Поведение госпожи показалось зодчему более чем странным. Прежде она не оказывала ему столько внимания, а теперь… Советник всерьез задумался: «Отчего она так таинственно глядела на меня? Неужели у нее есть ко мне какие-то чувства? Это немыслимо! Такого не может быть! Наверное, ее сердце просто тронула моя поэзия, и женская душа размякла, как глина в руках гончара».
Прошло немного времени, и Феруз перестал думать об этом, решив для себя: «Должно быть, я неверно истолковал ее слова, придав им слишком большое значение».
Минуло три дня. И царица снова пришла к нему. На этот раз Феруз сразу заметил гостью и вскочил, как ужаленный, опрокинув скамейку, на которой сидел. Он был смущен. На открытом же лице царицы сияла лучезарная улыбка, а глаза выдавали то, что пока скрывало даже сердце.
