Я испытывала при этом двоякое чувство: как женщине мне было неприятно, но секретного агента это вполне устраивало. Алкоголь развязывает языки лучше всяких психотропных препаратов.
Время от времени я аккуратно направляла нашу застольную беседу в нужное мне русло, не рискуя вызвать у Емели никаких подозрений.
– А тебе страшно? – спросила я его, стараясь вызвать на откровенность.
Ответ прозвучал немного неожиданно:
– После того, что я пережил, я уже ничего не боюсь, – сказал Емеля и залпом выпил очередную рюмку.
После чего, бросив взгляд на соседний столик, пригласил меня на танец. Почувствовав серьезность его намерений, я тут же согласилась. И не пожалела об этом, так как получила массу информации для размышления.
– А ты знаешь, что такое нищета? – спросил он меня, как только мое ухо оказалось рядом с его губами. И по тому, как он это спросил, я поняла, что он не случайно увел меня подальше от своих телохранителей.
Я не могла припомнить в его жизни ни одного периода, который можно было бы охарактеризовать подобным образом, и попыталась развить эту тему:
– Мне кажется, что твоя жизнь и нищета – вещи несовместимые.
– Да что ты знаешь о моей жизни? – спросил он неожиданно серьезно и даже немного грубо. – Ты думаешь, все это, – он обвел глазами зал ресторана, – я?
Последнее слово Емеля почти выкрикнул, и я увидела, что в глазах у одного из телохранителей мелькнул тревожный огонек.
Я постаралась успокоить своего партнера и, обняв его за шею, привлекла к себе. Мы возобновили танец, и мой партнер опять прошептал мне в самое ухо:
– Еще месяц назад ты постеснялась бы подойти ко мне на улице, несмотря на все мои высшие образования.
Это уже было похоже на бред, так как совершенно не соответствовало истине, но бред, выражаясь языком психиатров, систематизированный. В нем была своя логика, но какая именно – мне выяснить не удалось, так как танец закончился и мы вернулись за свой стол.
– Но сегодня замечательный вечер, и мы не будем говорить о печальном, – произнес тост Харчеев и опрокинул в себя большую рюмку коньяку. После чего он закурил очередную сигарету и откинулся на спинку стула.
Пока мы молчали, я внимательно рассматривала его и пыталась понять, что происходит в его душе. Он был не настолько пьян, чтобы нести всякую околесицу, и потому его последние слова и тот надрыв, с которым они были произнесены, совершенно обескуражили меня.
Между тем пауза в разговоре показалась мне слишком долгой.
