– Опять пропагандируешь? Не надоело тебе?
– Да я из тебя, дурака, человека хочу сделать.
– А обо мне не надо заботиться. Я привык сам брать пирожок с полки и самостоятельно его есть. Привык сам наливать себе воду в стакан и в одно горло пить. Мне камердинеры не нужны. Уразумел?
– Камердинеры тебе не нужны? Отлично. Советская власть, знаешь ли, не способствует умножению лакейских профессий.
Дворами и задворками, шлепая по грязи, они вышли к Кузнецкому – аккурат к дому Пронина, который давненько не видел свой дом с задней неоштукатуренной стороны. У Пронина имелся ключ от черного хода. Именно туда он и увлекал есаула. За эту ночь они пешком исходили пол-Москвы.
– Покажу тебе мой дом. Только старайся никому не попадаться на глаза. А то мне придется тебя арестовать.
– А ты не желаешь меня арестовывать?
– Не желаю. Не по-товарищески это. Ты мне нужен свободный. А, кстати, на каком языке ты общался с Бронсоном?
– С Вилли? Да он по-русски научен. С горем пополам, но балакает. И понимает все.
Подтвердились подозрения Пронина. Переводчик Бронсону был нужен только для солидности. К тому же ему было выгоднее держать в секрете свои познания в русском языке.
Они на цыпочках вошли в квартиру. Агаша уже проснулась и копошилась на кухне. Заслышав масляное шипение сковородки, Прокопий раскис. Оно и ясно, голод не тетка.
– Подкрепимся сейчас! – подмигнул ему Пронин.
– Хорошо живешь, чисто. Хотя баре в прежнее время поинтереснее устраивались, с выдумкой. В сравнении с ними бедновато у тебя.
– Да уж куда нам. Государство предоставило мне квартиру для работы и для отдыха от работы. И ничего лишнего.
Они прошли в пронинскую комнату.
– Текинский? – спросил есаул, взглянув на ковер.
– Слышу голос знатока! Да ты садись в кресло. Сейчас борща отведаем. Не возражаешь с утра-то, после бессонной ночи?
Куда там возражать! Пронин пробрался на кухню и знаками показал Агаше, что ей не следует показываться гостю.
Когда Иван Николаевич с кастрюлей в руках вошел в комнату – Прокопий спал, беззащитно отбросив голову назад. Пронин постелил на журнальный столик салфетку, достал из серванта две тарелки. Себе налил один половник, а гостю – полную тарелку.
– Прошу к столу! – крикнул Пронин, и есаул тут же открыл глаза.
Борщ ему пришелся по душе.
– Не наш, однако, не донской, но с чувством сварен.
– Ну теперь-то я тебя купил? Теперь-то расскажешь про американца?
– Легко живешь, Пронин! Думаешь, за тарелку борща я мать родную продам?
