В 1927 году Астафьева призвали на службу в армию. Он остался верен себе и пошел служить в пограничный отряд на тревожную в то время западную границу. Три с лишним года службы на границе стали для Саши отличной школой. Здесь он закалился физически, расширил свои политические знания.
В июне тридцатого года Астафьев снял пограничную форму и меньше чем через месяц в Москве в МУРе надел новую — милицейскую. Астафьев просился в самое боевое отделение — по борьбе с бандитизмом, убийствами и вооруженными разбоями, но руководство решило иначе и направило его работать туда, где боролись с хищениями социалистической собственности. В то время еще не родилась специальная самостоятельная служба, которая бы занималась этим видом преступлений.
Начальник отделения встретил Астафьева чуть настороженно. Сразу же после знакомства достал из своего письменного стола пару отличных кожаных подметок, протянул новому сотруднику, попросил посмотреть их и сказать, что Александр о них думает.
Даже беглого взгляда на кожу было достаточно, чтобы понять, что она не совсем обычная. С одной стороны подметка блестела, как отполированная, и была явно покрыта каким-то веществом. Причем блеск был не кожаный, а металлический, словно подметку специально терли о металл. Астафьев повертел в руках загадочные подметки и даже понюхал. Пахли они машинным маслом. Саша сразу же сообразил, в чем дело. Вернул начальнику подметки и как ни в чем не бывало заявил, что они вырезаны из приводного ремня.
— Вот, вот, — улыбнулся начальник отделения, — не зря, значит, мне тебя нахваливали. Вижу, что ты по по своей натуре сыщик. Так вот, дорогой мой бывший пограничник, иди к секретарю и забери все материалы о хищении этих самых приводных ремней. Мы их покупаем на валюту за границей для нужд предприятий, а их разворовывают. Ты же знаешь, что без этих приводов ни один станок не работает. Изучи и доложи свои соображения. Думаю, два дня тебе хватит.
В первую ночь Астафьев изучил все взятые в МУРе материалы. Потом два дня бегал по Москве со старыми ботинками и туфлями, пристраивая их то чистильщикам, то сапожникам. На третий день у него в плетеной корзинке лежало девять пар отремонтированной обуви. Правда, ему пришлось не только собрать все домашнее старье, но и потрясти соседей. На оплату ремонта он истратил почти все имевшиеся у него деньги, но зато вся обувь была подбита такими же подметками из приводных ремней. В каждой паре туфель лежала бумажка с адресом чистильщика или мастерской и полными сведениями о мастерах.
