Бросаюсь на пол, уворачиваясь от ножа, тело изгибается – прыгаю на ноги, запястье низкого трещит в руке.
Терпеть боль он не умеет. Нож со звоном упал мне под ноги. Я молниеносно наступил на него.
– Ну что, руки ломать или так договоримся?
– Договоримся, – с досадой ответил маленький и сплюнул на пол.
– Тогда вопрос первый: что про меня наплели менты, что вы подрядились меня опустить? Вариант: сколько заплатили? Вариант: что обещали? Ну давай, по порядку.
– Сказали, что педофил-насильник…
Я рассмеялся.
– Слушай, вор! Ты ведь, вор, да?
Хитрый молчит.
– Не первый ведь раз сидишь, вор? И ментам веришь? Чего обещали-то?
– Не смотреть особенно. В покое оставить. И водку, и курево, и вести с воли.
– Не смотреть, значит? Это хорошо. Это правильно. Значит, не смотрели?
Я покосился на глазок в двери.
В это время здоровый сделал попытку подняться, и я легонько пнул его ногой. Он отключился.
– Так, вор! Слушай внимательно и запоминай мою статью: «убийство, совершенное с особой жестокостью». Ну, повтори!
– Убийство…
– Ну! – Я выкрутил ему руку.
– С особой жестокостью, – выдохнул он.
– Хорошо, иди. Сидеть тихо, рук не распускать. Ко мне обращаться «господин».
Хитрый сделал два шага и обернулся.
– Слушай, парень, может, без «господина»?
Я задумался, уж не перегнул ли палку.
– Ладно, согласен. Я сегодня добрый.
Вынул носовой платок и взял им нож. Подошел к унитазу. Сооружение это больше напоминает насест в советских общественных туалетах, спроектированный для того, чтобы срать, сидя на корточках. Над дыркой располагается кран для умывания.
В эту самую дыру я и отправил нож. Пройдет ли? Легко! Заточка мгновенно сгинула где-то в недрах тюремной канализации.
Амбал медленно приходит в себя.
– Забирай своего друга! – милостиво говорю хитрому. – Как зовут-то тебя, джентльмен удачи?
– Глеб.
Я протянул руку.
– Ну что, мир?
Он без особого удовольствия пожал ее и буркнул «мир».
– Андрей, – улыбнулся я. – А теперь просвети-ка меня, Глеб, по поводу местных обычаев: обо что вытирать ноги, обо что не вытирать, а то ведь опять впросак попаду. Не дай бог, кого покалечу!
Мне, наконец, дали белье (серое и влажное). Я умылся над сортиром и вытер лицо носовым платком (заподло вытираться тюремным полотенцем). И даже если Глеб и загнул, у меня не возникало никакого желания пользоваться этой именуемой полотенцем тряпицей, тем более что в качестве тряпки у двери лежит точно такое же.
Лег в кровать и полузакрыл глаза. Надо быть настороже, неизвестно, насколько Глебов «мир» искренен.
