Мне нравится игра с холодным оружием. Ей тоже. Но я ее ни разу даже не поцарапал. Не знаю, как среагирую на кровь. Боюсь разбудить в себе чудовище. Хотя, думаю, страх иррациональный. Я же не животное, чтобы пьянеть от вида крови.
Раздвигаю ножом половые губы, острие скользит к клитору. И вот, она сжалась и завибрировала под моими пальцами.
Так мы израсходовали полсвечи, поиграли с ножом и обошлись без банального секса.
Она потянулась, как кошка, и сделала попытку встать. Я удерживаю ее.
– Куда? А раны обработать?
– Да какие там раны!
– Ты их сейчас не чувствуешь. Но это не значит, что их нет. Лежи, я сказал.
С антисептиком и противоожоговой мазью я управляюсь почти профессионально. Научил мэтр Кабош, спасибо. Ожоги первой степени – небольшое покраснение кожи. Хорошо. Если появляются волдыри – это уже не квалифицированный садизм – это уголовщина.
(Уже через год у меня было другое мнение по этому поводу.)
– Государь мой, как же я тебя люблю! – говорит Жюстина. – Позволь мне поцеловать тебе руки.
Она всегда целует мне руки после экшен.
– Я не закончил.
Она терпеливо ждет. Потом берет мои руки за кончики пальцев, как драгоценность, и целует каждый палец по отдельности, последовательно, трижды, каждую фалангу.
Прижимает мою руку к щеке.
– Как же я тебя люблю!
– Я тоже тебя люблю, Жюстина. Все, лежи!
Я встаю и иду готовить ужин. Сейчас ей лучше отдохнуть. Мы оба в эйфорическом состоянии, но организм лучше не перегружать, особенно ее.
– У нас что, сатурналии? – спрашивает она. – Господа прислуживают рабам?
– Государь обязан кормить подданных.
– Не в качестве повара.
– Не спорь. Лучше опиши мне сабспейс. Это приказ.
Мы живем в студии, то есть комнате с кухней в одном бокале. Так что можем спокойно трепаться, пока я готовлю.
– Похоже на состояние медиума во время сеанса, – говорит она. – Я рассказывала тебе, что развлекала народ подобным образом?
– Да, я помню.
– Или на медитацию, при которой надо сосредоточиться в точке. Все вокруг исчезает и погружается в туман, кроме этой точки. Кроме твоего лица.
Она вскакивает, накинув халатик, бросается помогать мне.
– Мне летать хочется, а ты говоришь «лежи!». Катарсис после жертвоприношения, рука милости после пытки, рай после чистилища – вот что такое сабспейс.
– А в Вене есть музей истории города, – говорит она. – Там я видела меч палача, широкий такой и с закругленным концом, странный. Никогда не спутаешь с боевым. И еще там была книга огромная, как богослужебное Евангелие, толстенная, как энциклопедия. Лежит под стеклом, открытая на странице со средневековой гравюрой, где с немецкой точностью все подписано и снабжено комментариями и сносками. «Учебник палаческого искусства».
