Когда со стороны Орхона долетал порыв ветра, я слышал печальный мелодичный звон колокольчиков, подвешенных к углам крыши. То был звон умерших времен. Он застрял в ушах навсегда. Когда приходят думы о вечности, возникает этот звон: вначале тихо-тихо, меланхолично, потом, набрав силу, превращается в набатный гул.
Седая сухая трава дымилась под ногами.
Створы тихо открылись. Мы вошли в желтый сумрак и невольно остановились.
Так вот оно какое, древнее гнездо буддийского времени: слева огромный бронзовый будда — исцелитель, справа — будда Вечного Света, посредине — молодой будда! На алтаре перед ними были золоченые статуэтки, ступы-субурганчики. Под потолком виднелись футляры тибетских и монгольских книг.
На втором этаже находилась маленькая кумирня — храм Тысячи будд.
Я подумал: здесь в творческом экстазе стоял или сидел великий художник Дзанабадзар, ироничный, глубоко презирающий свой сан Ундур-гэгэна и отцов желтой церкви. Верил ли он в перерождение или был глубоким атеистом? Он не любил, должно быть, изображать уродливых, устрашающих божеств, карающих врагов религии. Его привлекал индивидуализированный портрет, а его статуи божеств-спасителей — это люди, соединившие в себе физическое совершенство, чувственную грацию и духовную наполненность. Его Тара — юная богиня милосердия…
— Время такое большое, а храм Богини времени такой маленький, — сказал я.
— В давние времена люди понимали время почти так, как оно представлено в теории относительности, — отозвался Ринчен шутливо. — Это тогда имело свое название «прятитья-самутпада», что в переводе значит «всеобщая относительность». Возьмите того же шамана: занимаясь камланием, он живет сразу в двух временах. Придя в экстаз, отправляется в страну духов, в другие вселенные, где может находиться многие годы, сражаясь с духами, а на земле протекает всего лишь несколько секунд экстатического состояния. Риддхи — своеобразная сила, якобы способная переносить вещи и события из реального времени в условное. Она дает возможность все слышать и видеть во Вселенной. Это способность из одного становиться многими и из многих — одним, принимать любые обличья, создавать реальные вещи из игры своего воображения. Это качество, присущее состоянию совершенства, проявляющее себя в способности вызывать события из прошлой или предшествующей жизни, своей или чужой.
— Недурно бы владеть такой силой, — сказал я.
— Ею владеют писатели, художники, — отозвался Дамдинсурэн. — Они ведь большую часть жизни проводят в условном времени, где все возможно. К примеру, за какое-то мгновение оказаться на краю Вселенной или провалиться в прошлое, залететь в будущее. Писатель беспрестанно заклинает духов зла. У ламы и шамана — магический обряд, который сильнее религии; у писателя — магия слов.
