– К тому моменту тебе может быть шестьдесят, семьдесят, восемьдесят. Кто может поручиться, что это вообще произойдет?
– Так говорит анализ на Чистоту, – прошептала она.
Их взгляды встретились. В его глазах вспыхнул какой-то странный огонь. Не знай она, что такого просто быть не может, она решила бы, что у него начинается болезнь: маниакально-депрессивный психоз или одно из множества других нарушений, про которые ее заставлял читать отец.
– Община – твой дом, – сказал Джаспер. – Ты приняла мое предложение обручиться. Если дело против твоего отца будет закрыто, то, по-моему, тебя не должны изгонять из дома или заставлять менять планы на будущее. Почему ты должна расплачиваться за ошибку, которую допустила Коллегия?
– Ты очень расстроен, – быстро проговорила Ана. Внезапно ей отчаянно захотелось поскорее уйти от него. Ей нельзя так думать, нельзя позволить себе надеяться на то, что ее может ждать нечто иное, нежели изгнание в Город. Подхватив подол длинной юбки, она скрипучим голосом добавила: – Мне очень жаль Тома.
А потом она выбежала из зала для панихиды на теплое июньское солнце.
Ана заставила себя встать с пола. Она оделась и спустилась вниз. Там отец до тех пор, пока не явились представители Коллегии, натаскивал ее, что следует говорить по поводу похищения Джаспера. Он менял формулировки ее ответов и режиссировал ее выступление, словно она была актрисой, получившей роль в пьесе. Ана понимала, что он жесток с ней для того, чтобы ей было легче выдержать допрос Коллегии, однако не могла простить ему, что он превращает ее чувства в нечто столь хорошо рассчитанное и мало похожее на реальность.
Когда в дверь позвонили, отец ушел, приказав ей играть на рояле что-нибудь красивое, пока он впускает членов Коллегии. Она забарабанила «Собачий вальс», напоминая себе, что, если верить Джасперу и кое-каким из прочитанных ею юридических документов, деятельность Коллегии многих не устраивала. Десятки религиозных и общественных организаций постоянно направляли в правительство петиции с просьбой избавиться от Коллегии или принять новые законы, которые бы ослабили деспотические права Коллегии в отношении Психического здоровья населения.
В дверях возникла сутулая тощая фигура. Ана прекратила игру и повернула голову. В ту же секунду рядом с мужчиной появилась женщина, казавшаяся особенно приземистой и грузной рядом со своим сухопарым спутником. Нос, губы и подбородок у мужчины были совершенно бесформенными. Подслеповатые глазки женщины смотрели на Ану сквозь толстые стекла очков, создавая впечатление удаленности и высоты, словно та рассматривала все через микроскоп.
