Ёсико | страница 5
У господина Ямадзаки не было ни одной причины обращать внимание на меня, угодливого, свихнувшегося на театре мальчишку, не купившего к тому же ни одной конфеты. Много дней я мотался за ним, как бездомный щенок, предлагая отчистить до блеска его велосипед, упрашивая его взять меня в ученики (как будто отец мог мне это позволить), наконец он соблаговолил со мной поговорить. Стоял жаркий полдень. Он сидел на корточках у обочины пыльной дороги, вытирал лоб хлопчатобумажным платком и прихлебывал из фляжки холодный ячменный чай. Щурясь от дыма сигареты, он спросил меня, кем я хочу быть, когда вырасту. Я ответил, что хочу быть таким, как он: путешествовать повсюду и показывать театральные представления. Я умолял его стать моим учителем. Он не стал смеяться или издеваться надо мной, только медленно покачал головой и сказал, что это очень тяжелая жизнь — быть актером. И он занимается этим только потому, что у него нет другого выбора. Но он видит, что я — умный мальчик. И что могу добиться большего. Да и вообще, не нужен ему ученик. Я, наверное, не смог скрыть своего разочарования, и, чтобы как-то утешить меня, он полез в мешок с конфетами, вытащил из него книгу с картинками и подарил мне.
Торговец сладостями и представить себе не мог, насколько дорог оказался для меня его подарок. Не побоюсь даже сказать — он реально изменил мою жизнь. Ибо так я познакомился с «Речными заводями»[6] — моей любимейшей книгой всех времен, моей библией, чьи истории о китайских фехтовальщиках и знаменитых разбойниках в четырнадцатом веке разлетелись по всему свету, точно демоны; и я выучил их наизусть, чтобы повторять слово в слово. Я могу рассказать обо всех, о каждом из ста восьми героев: Ши Цзинь, воин с девятью драконами, выколотыми на спине, мот и силач Янь Цин, Го Шэн — вечный соперник Жэнь Гуя, и так далее, и так далее. Эти бессмертные воины, сражавшиеся в болотах Центрального Китая, так отличались от скрюченных желтых уродцев на ксилографиях моего отца, что казались существами другой природы. Гигантами, а не жалкими карликами. У них был стиль, у этих борцов за честь и закон, и они были свободны. Но, пожалуй, главное, что поражало, — это их поистине безграничные возможности. Герои «Речных заводей» могли существовать только на просторах Китая. В сравнении с ними японские солдаты выглядели деревенщиной с мелкими амбициями, теснящейся на островках своей маленькой страны.
Я перечитывал книгу снова и снова, пока бумага не истончилась настолько, что начала рассыпаться. В одиночестве, на заднем дворе нашего дома, я размахивал бамбуковым мечом в воображаемых битвах со злыми правителями, становясь в позиции, которые я выучил по картинкам из книги, исполняя роль Ши Цзина с его девятью драконами или Долгожданного Дождя Сун Цзяна, угрюмого разбойника с глазами феникса. Мы, японцы, высоко ценим преданность и честь, но эти достоинства мы заимствовали у древних китайцев. Даже ребенком, читая «Речные заводи», я уже интересовался судьбой этой великой нации. Как могло случиться, что ее народ пал так низко? В поисках ответа я не придумал ничего лучше, чем спросить об этом у отца, но он не испытывал к «китаезам» ничего, кроме презрения. Тогда я задал вопрос господину Ямадзаки, который наклонил голову и вздохнул. «Не разбираюсь я в таких сложных вещах», — сказал он и посоветовал мне упорно учиться, чтобы в один прекрасный день узнать ответы на все вопросы. Но хотя он и не смог просветить меня относительно печальной судьбы Китая, он освободил для меня место в первом ряду, прямо напротив экрана, прислоненного к его велосипеду, несмотря на то что я никогда не купил у него ни одной конфеты.