Энтузиазм Исаму поражал меня (правда, слегка отталкивала его манера общаться) — и, должен признаться, я немного завидовал ему. Как, должно быть, чудесно, думал я, быть и японцем, и человеком Запада одновременно, сочетать в себе острый аналитический ум со врожденной чувственностью Востока. В нем синтезировалось лучшее из этих двух миров. Он появился на свет сразу с тем, что мне приходилось завоевывать путем мучительной учебы, через разочарования и битвы с самим собой каждый день. У японцев есть выражение «учиться телом» — о тех, кто овладевает каким-либо мастерством так искусно, что это становится их второй натурой. Скажем, дзенский стрелок из лука способен поразить цель даже с повязкой на глазах. Он выучился телом. Как бы и мне хотелось выучить японцев своим телом…
От Ёсико я ничего не слышал с тех пор, как уехал из Токио. Вполне в ее стиле. С глаз долой — из сердца вон. Ее шансы приехать в Америку я оценивал невысоко. После войны это смогла сделать только одна японская актриса, Кинуё Танака. Но она была птицей высокого полета — по слухам, не обошлось без протекции самого генерала Макартура.
Поэтому я был изумлен, если не сказать больше, когда однажды утром развернул «Нью-Йорк таймс» и прочел, что не кто иная, как моя обожаемая Ёсико, прибыла в Лос-Анджелес. «Мадам Баттерфляй прилетела в наш город», — гласил заголовок. Мадам Баттерфляй немного изменила свое имя: теперь она была «мисс Ширли Ямагути». Репортерам она сказала, что всегда была горячей поклонницей Ширли Темпл. Еще она сказала репортерам, что приехала в Америку для того, чтобы «научиться целоваться». Тогда фотограф из «Сан-Диего юньон» подставил ей щеку и заорал: «Давай сразу здесь и начнем, детка!» Фотографию Ширли, на которой она награждает поцелуем ухмыляющегося недоноска, перепечатали все газеты Америки, включая даже августовский выпуск «Нью-Йорк таймс».
И тем не менее я не виделся с Ёсико (никак не заставлю себя называть ее «Ширли») еще несколько месяцев. Она была занята — разъезжала с концертами по Калифорнии и Гавайям, пела перед японскими поклонниками. А потом от нее пришло короткое письмецо на английском:
Дорогой Сидни-сан!
Как давно мы не виделись. В Калифорнии такая солнечная погода. Прибываю в Нью-Йорк 5 июня. Приходи 6-го на ланч в «Дельмонико».
Спасибо. Привет.
Ширли Я.
И опять вышло так, что она приглашает меня. В любом случае, «Дельмонико» был мне явно не по карману.
Я пришел первым. Когда я сказал метрдотелю, что столик заказан на имя Ямагути, он посмотрел на меня как на самозванца. Японские имена тогда еще не были на слуху в Нью-Йорке — то ли дело теперь. Слава богу, вскоре впорхнула и она, примадонна в китайском платье из ярко-красного шелка с хризантемами и высоким стоячим воротничком.
