Разговор наш поначалу не клеился. Она без интереса ковыряла вилкой в тарелке, отказалась выпить вина, но настояла, чтоб я пригубил бордо. Возможно, она стеснялась взглядов окружающих. Большинство посетителей моментально узнали ее. Японцы были слишком вежливы, чтобы указывать на нее пальцем, перешептываться или подходить за автографом, но под быстрыми взглядами, словно бы невзначай бросаемыми в нашу сторону, мы чувствовали себя как на сцене.
— С мамой и папой все в порядке, — ответила она, когда я спросил, как поживают господин и госпожа Кавамура. — Но, наверно, пора мне идти дальше…
Она присмотрела квартиру на Асагае. А как там Икэбэ-сан, поинтересовался я, стараясь, чтобы мой вопрос не звучал непристойно, что, видимо, у меня вышло плохо, поскольку она с удивлением посмотрела на меня и с легкой улыбкой ответила:
— Икэбэ-сан — изумительный актер.
Больше я к этой теме не возвращался. Мы поговорили о погоде, которая была очень холодной для этого времени года, о фильмах, которые мы посмотрели, точнее, я посмотрел — у нее на просмотры картин никогда не хватало времени. «Мне очень хочется, но всё работа, работа, работа…»
И по-моему, лишь когда принесли десерт — запеченный заварной крем по-французски, — она пристально посмотрела на меня своими огромными, блестящими, сводящими с ума глазами и сказала:
— Сид-сан, хочу тебя кое о чем спросить.
— Конечно, спрашивай что угодно.
— Мне кажется, я могу доверять тебе.
— Спасибо, — сказал я, пытаясь не выглядеть слишком нетерпеливым.
— Обещай, что никому не скажешь.
— Конечно никому.
— Сид-сан, я хочу поехать в Америку. Ты не думаешь, что я сошла с ума?
— Нет-нет, но… зачем? Разве ты не можешь отдохнуть в Японии?
— Я не хочу отдыхать. Я хочу работать.
— Это еще одна причина, чтобы в Америку не ехать.
Она в нетерпении покачала головой:
— Ты не понимаешь. Я хочу работать в США. Видишь ли, я так много еще могу сделать в этом сумасшедшем мире. Один раз меня обманули милитаристы, и поэтому, когда Ри Коран умерла, я пообещала себе, что никогда больше ничего подобного со мной не случится. Что я никогда больше не позволю использовать себя для пропаганды войны. И мой долг сейчас работать во имя мира, во имя дружбы между нашими странами.
Она выглядела очень серьезной, когда говорила это, точно ребенок, что рисует свою картинку, позабыв обо всем на свете.
— Но, дорогая, — сказал я, — твоя публика — здесь…
— Да, — кивнула она, — но Япония очень маленькая. Слышал, как мы, японцы, говорим? Если знаешь только свой маленький мирок, значит, ты — лягушка в глубоком колодце.
