Вместо этого я задал вопрос о папках.
— О, в них всевозможные истории, идеи для проповедей, — ответил он. — Я делаю вырезки из газет и журналов. — Он усмехнулся: — Собираю вырезки о «Янкис»[5].
Я заметил папку с надписью «Старость». И еще одну, огромную, с надписью «Бог».
— У вас в ней материалы о Боге? — спросил я.
— Да. Пожалуйста, подвинь-ка ее поближе.
Я встал на цыпочки и осторожно, чтобы не сбросить остальные папки, вытянул ту, на которой была надпись «Бог». Затем положил ее на нижнюю полку.
— Поближе, мой Господь, к тебе, — пропел Рэб.
Наконец мы сели. Я открыл блокнот. С годами благодаря журналистской практике зеленый свет семафора включался во мне, как по команде; и Рэб, заморгав, понимающе кивнул — ясно, теперь мы переходим к формальной части. Он расположился в кресле с низкой спинкой и на колесиках. В нем можно было подкатываться к письменному столу и книжным полкам. Я же сел в зеленое кожаное кресло — на мой вкус, слишком уж мягкое. Я, точно маленький мальчик, провалился в него.
— Тебе удобно? — спросил Рэб.
— Удобно, — солгал я.
— Хочешь поесть?
— Нет, спасибо.
— Выпить?
— Спасибо, не хочется.
— Хорошо, — сказал он.
Хорошо так хорошо.
Первого вопроса я не заготовил. С чего же я должен начать? С чего начинают подводить итоги жизни? Я бросил взгляд на папку с надписью «Бог», которая меня, честно говоря, заинтриговала. Что же в ней все-таки было? И вдруг выпалил самый очевидный вопрос к человеку в мантии:
— Вы верите в Бога?
— Да, верю.
Я нацарапал его ответ в блокноте.
— Вы когда-нибудь говорите с Богом?
— Постоянно.
— Что же вы Ему говорите?
— В последнее время? — Рэб вздохнул, а потом чуть ли не пропел: — В последнее время я говорю: «Господи, я знаю, что мы скоро увидимся. И у нас будут приятные беседы. Но пока что, Господи, если уж Ты решил меня забра-ать, забирай немедля. А если Ты решил меня здесь оста-авить… — Рэб развел руки и возвел глаза к потолку. — Дай мне силы сделать то, что необходимо».
Рэб всплеснул руками. Пожал плечами. Впервые в жизни он говорил о своей смерти. И меня вдруг осенило, что я дал согласие не просто на прощальную речь. Теперь каждый вопрос, заданный мной этому старику, будет тем самым вопросом, который я никогда прежде не решался задать самому себе.
— О чем же мне говорить, когда вы умрете?
— Эх, — вздохнул раввин и снова уставился в потолок.
— Так что? Бог вам отвечает?
Рэб улыбнулся.
— Все еще жду ответа, — проговорил он.
ГОД 1966-й…
…К нам приехала погостить бабушка. Мы пообедали и убираем со стола посуду.
