Однако детей своих Вилли любил. Он хотел, чтобы они хорошо учились, и без конца проверял их знания по школьным предметам. За ответы на легкие вопросы давал им по доллару, за трудные математические задачи — по десять. Генри нравилось, когда отец пел, особенно старые спиричуэле[8], вроде «Как прохладно здесь, на берегу Иордана».
Но вскоре Вилли стало не до песен. Он только хрипел и кашлял. У него нашли эмфизему и туберкулез мозга. В последний год своей жизни Вилли фактически не вставал с кровати. Он харкал кровью и едва прикасался к пище. А Генри, несмотря ни на что, готовил отцу еду и приносил ее на тарелке прямо в постель.
Как-то вечером, когда Генри принес отцу обед, тот грустно посмотрел на сына и прохрипел: «Послушай, сынок, если у тебя кончатся сигареты, можешь взять мои».
Несколько недель спустя он умер.
После похорон баптистский проповедник говорил что-то об Иисусе и душе, но до Генри его слова не доходили. Он верил, что отец вернется, что наступит день, и он появится в дверях, напевая свою любимую песню.
Прошли месяцы. Но ничего подобного не случилось.
И вот, потеряв своего единственного героя, Генри, сын предприимчивого мошенника, принял решение: теперь он начнет брать от жизни все, что ему захочется.
РИТУАЛ
Весна подходила к концу, подступало лето, и полуденное солнце нещадно палило сквозь кухонное окно. Это была наша третья встреча. Перед ее началом Рэб налил мне стакан воды.
— Бросить лед? — спросил он.
— Нет, и так сгодится, — отозвался я.
— И так сгодится, — запел Рэб. — Не надо льда… хоть жизнь со льдом — одна отрада… но тем не менее льда не надо.
Возвращаясь в его кабинет, мы прошли мимо большой фотографии, на которой юный Рэб стоял на горе в лучах яркого солнца. Высокий, крепкий, с черными зачесанными назад волосами, — именно таким я его и помнил с детства.
— Хорошая фотография, — сказал я.
— Это моя гордость.
— Где это?
— На горе Синай.
— Где мы получили Десять заповедей?
— Точно.
— Когда ж это было?
— В 1960-х. Я путешествовал с группой ученых. Мы вместе с одним человеком — христианином — поднялись на вершину. Он меня и сфотографировал.
— Сколько же часов вы поднимались?
— Много. Мы шли всю ночь и достигли вершины на рассвете.
Я бросил взгляд на его старческое тело. Сейчас такое путешествие ему уже не осилить. Узкие плечи его ссутулились, морщинистая кожа на запястьях обвисла.
Рэб зашагал в сторону своего кабинета, а я стал внимательно вглядываться в фотографию. На молодом раввине, помимо белой рубашки и молитвенной шали, был еще тфилин — маленькие коробочки с молитвенным текстом, которые верующие евреи привязывают ко лбу и руке перед чтением утренней молитвы.
