или кангарак — кривую чабанскую палку?
Кто дал тебе это смертоносное оружие вместо мирных орудий труда? Кто толкнул на кривую тропу зла и насилия? Это сделал не твой родственник, не дядя, это горькая участь, переполнившая до краёв чашу терпения, идёт впереди тебя.
Чёрные заросли туранги непроходимой стеной стоят по берегу Мургаба. Глухо рычит река, и пурпурная кровь земли расплывается по горизонту. Ветер доносит дымок — горький дым сгоревших ожиданий. Вокруг звенит воздух, звенит надрывно и тонко — это тянет свои невидимые струны ночная птица козодой. Ты смотришь на небо, будто боишься возмездия аллаха. Ты замедлил шаги, словно груз твоих раздумий и намерений тяжелее верблюжьего вьюка.
Ты замыслил недоброе, путник? Но — иди, и да будет, мягкой твоя дорога, и да сопутствует тебе удача. Ибо иногда зло бывает добрым, и сказано: «аллах стоит между человеком и его сердцем», а тебе велело идти сердце твоё.
* * *
В окружении нескольких родичей Бекмурад-бай сидел в тепло натопленной комнате. Зеленоватым янтарём сверкал в пиалах густой чай, степенно текла неторопливая беседа.
Бекмурад-бай был спокоен и умиротворён. Его торговые дела шли отлично, дома было всё в порядке. Недавно он вернулся из Ашхабада без двух плотных пачек каракульских шкурок и кожаного мешочка с золотыми монетами. Его друг — начальник ашхабадской тюрьмы клятвенно заверил его, что просимое им дело сделано, на голову известного ему человека налита вода[15]. Бекмурад-баю показалось, что он покорил сильную крепость, и он на радостях отдал начальнику не только шкурки, но и золото, хотя раньше и не помышлял о щедрости. Бекмурад-бай решил, что золото — дело наживное, когда тебе не портят сон разные проходимцы.
Беседа была пустяковой, ни к чему не обязывающей, просто так, от нечего делать. Она вспыхивала и затухала, как угольки в оджаке. И поэтому все оживились, когда отворилась дверь и на пороге показался незнакомый человек. Ему вежливо указали место, подвинули чайник и пиалу.
Знал бы Бекмурад-бай, кто пожаловал к нему в гости, не сидел бы так спокойно! Знали бы родственники хозяина, кому они уступили место, они сразу же стали бы нащупывать ножи. Гость этот был Берды.
Как он решился так смело войти в дом своего заклятого врага? Понадеялся на слепую удачу? И да, и нет. Во-первых, в ряду Бекмурад-бая его почти никто не знал в лицо, за исключением самого хозяина, Но самое главное, Берды надеялся, что время и тюрьма изменили его неузнаваемо. И не напрасно надеялся, потому что Бекмурад-бай не узнал в нём похитителя невестки, не признал человека, который чуть было не отправил на тот свет Сапара и Сарбаз-бая. Отлежавшись после раны, полученной в стычке у дома Нурмамеда, Сарбаз-бай вообще перестал высовывать нос из своих песков. «Стреляйте там себе в полное удовольствие, — неизменно отвечал он на приглашения Бекмурад-бая, — а мне и с моими овцами хорошо, я хочу прожить до конца отмеренный мне аллахом срок».
