— Что верно, то верно, — согласился Клычли. — По я с вами не пойду.
— Как не пойдёшь? — удивился Дурды.
— Я Энекути хорошо знаю. Она ночи не спит, Джерен от мужа караулит. С ней связываться хуже, чем со злой собакой. Да и собака у неё есть. Карабай. Подстать хозяйке — злая. Накинется — будешь от неё, как заяц, удирать. Я понимаю, почему Аллак боится идти к жене: кто хочет с двумя собаками сражаться? Нет, если вам своих халатов не жалко, идите, а я вам не попутчик. Меня за порванный халат Абадан моя со света сживёт, а я ещё немного пожить хочу.
— Не хочешь, как хочешь, — сказал Дурды, подмигивая товарищу. — Только нас не отговаривай. Не все собак боятся. Мы с Аллаком твёрдо решили, что пойдём. Верно, Аллак? Кто опасается воробьёв, тот не сеет проса.
— Не очень-то Энекути на воробья похожа, — усмехнулся Клычли. — Вы будете героями, если победите её и заберёте девушку.
— На худой конец попросим.
— А ты когда-нибудь что-нибудь просил у Энекути?
— Пока не просил.
— Оно и видно. Если у Энекути что-либо попросишь, она сразу задерёт голову кверху, как норовистый конь. Просить бесполезно. Вот если приподнять с тыльной стороны кибитки терим[3] да запустить внутрь Аллака, тогда другое дело. Но и тут есть большой риск.
— Проснётся Энекути? — догадался Дурды.
— Нет, не это.
— Джерен испугается, закричит?
— Нет.
— Какой же тогда риск?
— Большой и очень опасный.
— Если ты друг, скажи, чтобы мы были готовы ко всему.
— Скажу, — Клычли спрятал в усах улыбку. — Скажу, друг Дурды. В том ряду, где стоит кибитка Энекути, живут много молодух, вернувшихся по кайтарме. Девушки они сытые, здоровые, горячие, что породистые верблюдицы. Если попадётесь им в руки, наденут они на вас верблюжьи сёдла и будут ездить целую ночь.
Дурды и Аллак захохотали. Не выдержав, к ним присоединился и Клычли.
— Дурды… Дурды этим не испугаешь, сквозь смех сказал Аллак. — Он сам утверждал, что один мужчина равен десяти женщинам.
— Цыплят считают осенью: там видно будет сразу, равен или не равен, а только попадаться не советую.
— Неплохо среди десятка верблюдиц попрыгать, если даже на тебе и верблюжье седло, — сказал Дурды, утирая рукавом слёзы.
— Смелый ты, я вижу, парень!
— А что, думаешь, побоюсь?
— Кого осёл не лягал, тот коня не боится. Женишься — по другому запоёшь, братец. Какая жена попадётся, а то и от одной в пески убежишь.
— Я не убегу! — самодовольно сказал Дурды. — Она скорее убежит!
— Хвалился цыплёнок, что коршуна одолеет!
