У молвы сто языков и одно глухое ухо: Бекмурад-бай не был убит. С тяжёлой раной он долго пролежал в марыйской больнице и поднялся более злым, чем прежде. Нутром хищника он почувствовал неизбежное наступление неотвратимого, и это неотвратимое вставало перед ним в первую очередь реальным, зримым образом Берды. С Берды надо было кончать, кончать любыми мерами!..
В городском доме Бекмурад-бая пахло жареным мясом и одеколоном. Сам хозяин сидел на краешке сундука, как старый нахохлившийся сыч, а его жена — татарка Ханум — то и дело подбегала к окну. Она виновато косилась на мужа, словно от псе зависело то, что нужный человек запаздывает.
Но он пришёл. Не постучавшись, не спросив разрешения войти, на пороге появился высокий, удивительно тонкий в талии джигит в богатом белом тельпеке, расшитом чекмене, подпоясанном кушаком ручной работы, и красных хромовых сапогах. Его широкое светлое лицо было бесстрастно, словно высеченное из камня, глаза прятались в узких щёлочках век.
— Салам алейкум!
Бекмурад-бай неловко вобрал в рукав протянутую было для приветствия руку, почтительно и суетливо ответил:
— Валейкум вессалам! Добро пожаловать, наш хан! Всё наше уважение — вам, наш хан!
Подобострастно поздоровалась с гостем и Ханум,
С явно выраженными знаками внимания и уважения джигита проводили во внутреннюю комнату. Он сел на указанное ему почётное место.
— Позвольте, сапожки сниму! — суетилась Ханум.
Джигит сначала не понял, что от него хотят. Потом высокомерно протянул одну ногу и вторую, с удовольствием пошевелил пальцами в узорных носках. В цветочный аромат одеколона, щедро разбрызганного хозяйкой по пендинским, кошмам и текинским коврам, вплёлся едкий и терпкий запах пота. Бекмурад-бай пошевелил ноздрями.
Уткнув локоть в пуховую подушку, джигит пил дорогой душистый чай, оглядывал убранство комнаты. По временам в глазах его, неожиданно оказавшихся большими и очень выразительными, мелькало завистливое любопытство, но в общем-то он был довольно равнодушен к богатству Бекмурад-бая, к показной роскоши его дома.
За чаем появились изысканные кушанья, на которые была мастерица Ханум, сласти и фрукты. Гость вытащил из-за отворота чекменя новенький наган, мгновенье помедлил, оглядываясь вокруг, и сунул его под подушку, поближе к руке. Потом развязал свой нарядный кушак, небрежно кинул его на ковёр и потянулся к блюду с жареным цыплёнком.
После еды снова пили чай. Вытирая вспотевший лоб, джигит приподнял тельпек, открыв уложенные венцом тяжёлые женские косы, которым было тесно под объёмистой папахой. Бекмурад-бай и его жена не удивились: они-то хорошо знали, кто к ним пришёл.
