— Как поживаешь? — спросил Бекмурад-бай ровно и бесстрастно. — Как дела с копкой?
— С копкой по сей день возимся, — ответил Худайберды-ага почему-то слишком осипшим голосом. — Всё никак не…
— Говорят, ты на базаре побывал? — перебил его бай.
— Был… Сегодня был на базаре..
— Что торговал?
— Ай, какая торговля! Торбу муки взял, чая немного…
— А барана, говорят, купил?
Не желая распространяться перед гостями Бекмурад-бая о подарке Берды, Худайберды-ага кивнул:
— И барана купил… Овцу, не барана.
— Жена твоя плохо живёт — голодной спать ложится, голодной встаёт. Откуда вдруг разбогател?
— Да вот, разбогател немножко! — Худайберды-ага искательно улыбнулся, но га его улыбку никто не ответил.
Бекмурад-бай погладил усы, иронически прищурил один глаз:
— Что то легко разбогател. Как это?
— Ай, если аллах милостив, разбогатеть не трудно.
— Верно. Однако может быть, ты ошибся? Подумал, что бог дал, а на самом деле взял чужое. Может быть, так?
Только сейчас Худайберды-ага догадался, зачем его позвал Бекмурад-бай и чего он добивается. А догадавшись, смертельно обиделся и вознегодовал — никогда ещё так грубо и бесцеремонно его не позорили перед людьми. Сдерживаясь от резкого слова, стараясь не дрогнуть голосом, он сказал:
— Если аллах даёт своему рабу, он кладёт на его дороге! Мой возраст к шестидесяти подходит, и не было случая, чтобы я протягивал руку за чужим добром. Ни умышленно, ни по ошибке не протягивал! За чужим добром тянется привычная к этому рука, а моя рука — непривычна!
— Довольно болтать! — грубо оборвал Бекмурад-бай. — Говори, откуда взял деньги на муку и на барана! Перед всеми говори!
Дрожащим от негодования и оскорбления голосом Худайберды-ага сказал:
— По пословице получается! Бай надел новый халат — говорят: «Поздравляем с обновкой!», бедняка увидели в новом халате — «Откуда взял?» Нехорошо, Бекмурад-бай, позорить старого человека перед людьми! Вот моя поседевшая борода — ни один из сидящих здесь не скажет, что старый Худайберды обманул или украл!
Ишан Сеидахмед зашевелился. Катая жёлтыми пальцами янтарные зёрнышки чёток, внушительно изрёк:
— Грех брать в свидетели бороду! Борода — священна: на корне каждого её волоска сидит по ангелу!
— Тем более возьму её в свидетели, ишан-ага! — горячо воскликнул Худайберды-ага. — Не чёрную часть, седую часть её возьму! Это очень хорошо, ишан-ага, что вы здесь. Очень хорошо! Я верю вашему святому слову, вы поможете установить истину. Скажите, ишан-ага, не грешно ли клеветать на невинного человека? Скажите это всем! Я понял, что хочет Бекмурад-бай! У него украли корову, и он подозревает меня. Я никогда не крал, ишан-ага! У меня даже язык не поворачивается оправдываться от такой клеветы! Быть мне жертвой ваших предков, ишан-ага, я вам верю, вы сидите — как свидетель правды! Пусть вытекут мои глаза, если я говорю хоть одно неправильное слово! Бекмурад-бай позорит мои седины перед почтенными людьми, обвиняет в краже коровы. Я эту корову и в плохом сне не видел! А Бекмурад-бай сам украл моего сына! Обманным путём отобрал Меле и отправил его на трудовую повинность! Сказал: деньги дам. За те деньги можно было пятьдесят батманов пшеницы купить, а он не отдавал до тех пор, пока они не стали равны пяти батманам! Разве, это не обман, разве это не грех, ишан-ага? Объясните нам…
