- Все равно я нищий, - спокойно и проникновенно сказал он.
- Я нищий, у меня ничего нет, - твердо и доверительно повторил он, - совсем ничего. Можете, что хотите со мной делать, но у меня ничего нет, ни гроша.
Грабители оценивающе оглядывали фигуру Михаила Ивановича, его старое, потертое темно-серое пальто, купленное лет десять назад, и один из них, тот, что стоял сзади, спросил: «И никакой куртки?».
Видимо, он почему-то подумал, что под пальто Михаила Ивановича может быть надета какая-нибудь куртка, которую можно загнать за бутылку.
- Никакой куртки, - безнадежно подтвердил учитель, - я нищий, совсем нищий, я учитель.
Грабители сразу как-то обмякли и посерели лицом. Видно, не в первый раз попали они на такого беднягу, как Михаил Иванович. Какая-то легкая жалость и сочувствие к ним шевельнулись в его душе. Он ничем не мог помочь им. Наверное, что-то подобное чувствам Михаила Ивановича передалось и грабителям, а может, их просто разозлила очередная неудача.
- Я бы их всех расстреливал, бил бы по мордам и расстреливал, - злобно сказал, непонятно к кому обращаясь, грабитель, стоявший сзади.
И тут неожиданно что-то прорвало, как плотину, в душе Михаила Ивановича, и он громко, с надрывом закричал: «А я, будь моя воля, их бы только расстреливал, расстреливал, расстреливал...».
Вся накопившаяся ненависть к тем жирным мордам, которые не вылезают из телевизора и без конца всё что-то врут и врут, вдруг бурным потоком хлынула из груди Михаила Ивановича, и он, захлебываясь в диком чувстве, ещё несколько раз, задыхаясь, повторил: «Только расстреливал бы, расстреливал…», - и проснулся...
Он лежал на больничной койке на принесенном из дома постельном белье в нищей районной больнице, куда попал, схватив неожиданно двустороннее воспаление легких. За окном светило яркое летнее солнце, стояла середина июля, и день обещал быть опять бесконечно душным и жарким.
В. БОСОВ, г. Горький
БАЛЛАДА О ДЕТСТВЕ И СТАРОСТИ
Меня на рынке мама потеряла.
Сбиваясь с ног, с испуганной тоской,
У каждого прилавка повторяла:
«Не видели? Чернявенький такой…»
Само собою, я нашелся вскоре,
Тогда чеченских не было воров,
И с мамой мы забыли это горе:
Какое ж горе, если жив-здоров.
Я был не то чтоб избранной породы,
Но добрым делом время измерял,
И сам себя искал все эти годы,
И находил, и попусту терял.
Но вот пришла эпоха криминала.
И вновь брожу среди прилавков я, -
Меня Большая мама потеряла,
Обманутая Родина моя.
И беспредел над ней, как ветер, свищет,
