Выступая в поддержку версии Геббельса, Лисин не ограничился простым изложением только своего видения Катынского дела. Он посчитал необходимым в подробностях напомнить читателю ещё два варианта мотивов «катынских расстрелов», которыми в конце зимы – начале весны 1940 года мог бы, по его разумению, руководствоваться Сталин. Во-первых, как «пример преступной классовой борьбы» (со ссылкой на безымянного «приятеля», естественно, «убеждённого демократа»). Во-вторых, как «месть за 20-й год» (уже без всякой ссылки). Но проведённый самим же Лисиным скрупулёзный анализ показал, что каждый из этих (ходячих среди «демократов») вариантов «не выдерживает никакой критики». Вступив далее «на зыбкую почву домыслов и догадок», Лисин выстроил свой, третий вариант, не слишком отличающийся, как будет показано, по обоснованности от двух уже рассмотренных. Похоже, любая конкретизация и детализация версии Геббельса противоречит фактам или достоверным сведениям.
Согласно Лисину, «Гитлеру перед походом к Ла-Маншу… следовало гарантированно обезопасить тыл. И Гитлер, конечно, боялся, что поляки вместо лесоповала окажутся однажды на его территории, развернут партизанские действия и ему прямо в спину внезапно и мощно ударят». Якобы этих «сорок с лишним тысяч польских офицеров» с территории СССР «следовало вернуть на Родину» (а тогда это была территория Германии или германского генерал-губернаторства), по предположению Лисина, «по тогдашним международным соглашениям». Но в начале осени 1939-го Гитлер в блицкриге разгромил регулярную польскую армию, не испугавшись французской и бельгийских армий в своём «тылу». Отчего же весной 1940-го он должен был опасаться польских партизан? Каким образом вернувшиеся (очевидно безоружными) бывшие военнопленные смогли бы молниеносно организоваться и мгновенно вооружиться (хотя бы на территории генерал-губернаторства, контролируемой гитлеровской администрацией)? А заметно ли повлияли на устойчивость германского Восточного фронта в 1941…1944 годах боевые успехи «Армии Крайовой» в его «тылу»? Ведь Лисин правильно заметил, что «это и была реанимированная польская буржуазная армия». Об этих простых, но неизбежно возникающих вопросах он явно не догадался.
Нет, Лисин уверенно заявил, что по выявленному им убеждению Гитлера, «польские офицеры ни при каких обстоятельствах не должны были вернуться домой». И якобы из-за этого Гитлер предъявил Сталину «безвариантно жёсткий… ультиматум: или немедленный расстрел поляков, или немедленный разрыв дипломатических и всех торговых отношений». При оценке (за Сталина) последствий отклонения «ультиматума» Лисину померещилась кошмарная картина того, как «эшелоны с войсками и техникой, нацеленные на Париж, будут немедленно переориентированы на Москву и перегнаны к нашим границам. А эскадрильи бомбардировщиков будут немедленно подняты в воздух с приказом тотальных бомбёжек наших приграничных городов». Не позавидуешь тому государству, в котором Лисин согласился бы занять пост главнокомандующего. В 1914-м кайзер повелел перенести главный удар с Франции на Россию. Но его генералы смогли объяснить, что попытка поспешного изменения ранее разработанных планов, уже введённых в действие, дезорганизует армию и приведёт к её скорому разгрому. И кайзер всё это тогда понял – он согласился на продолжение развёртывания в духе «плана Шлиффена».
