— Серьезный мужчина, — подвел черту под рассказом Серый.
— Да, такого не ебнешь, — отозвал свою идею Хомяк.
Хомяк достал две монеты по пять российских рублей и, чтобы всех побесить, начал гонять их по столу.
— Хомяк, хватит! — прикрикнул Серый. — Думать мешаешь!
— Иди на хуй, — весело огрызнулся он. Обычно он доводил таким образом Серого до рукоприкладства, а сразу после получения болезненного тычка в область печени или почек — начинал ныть, что ему болит и надо прилечь.
— Братвеллы! Осенило меня! — привстал Шульга.
— Чего такое? — встревожился Хомяк. Ему было неприятно думать, что монеты, которые должны были раздражать всех, наоборот, помогли кому-то думать.
— Я малым в глусском музее клад видел, — начал свой рассказ Шульга. — Прикиньте, вооот такенная груда монет, она в жбане лежала здоровом, жбан разбился, а монеты из-за глины, которая в жбан попала, склеились между собой в один такой здоровенный шар, килограмм на десять. Прикиньте?
— Ну и? — недоуменно переспросил Серый. Ему было странно, что такой умный человек, как Шульга, в такой ответственный момент вспоминает про какие-то клады.
— Ну и! — передразнил приятеля Шульга. — Монеты серебряными были. Прикинь, десять килограмм серебра!
— А, — понял Серый.
— Так ты предлагаешь музей этот накрыть? — сразу перевел все в практическую плоскость Хома. — Не хватит десяти кило серебра, чтобы с Пиджаком рассчитаться.
— Хватит! — не согласился Серый.
Оба были весьма приблизительно осведомлены как в вопросе биржевой стоимости серебра, так и в вопросе того, сколько же денег было в пакете с надписью «ГУМ 60 лет».
— Да не, зачем музей накрывать! Надо свой клад искать. Золотой! — с запалом выкрикнул Шульга. — Здесь кладов в земле знаете сколько? То тут, то там мотыгой выворачивает, водой вымывает. Земля-то у нас героическая! Земля-партизанка! Бабло народ постоянно от врагов ховал!
— Во время Великой Отечественной? — уточнил Серый, который знал про Великую Отечественную.
— Не, еще раньше, — ответил Шульга, Серый попытался представить, что было до Великой Отечественной, не вспомнил сразу, а затем нашелся, ну конечно. Октябрьская революция семнадцатого года!
— Шульга, гнилой твой вариант. Где ж мы клад найдем? — попытался критиковать Хомяк, но критиковать у него получалось не так складно, как у Шульги. Сам он это списывал не на недостатки собственного ума, а на нелинейный склад мышления: у него всегда было достаточно аргументов, чтобы переспорить кого угодно, только аргументы эти приходили в голову не всегда вовремя. Бывало, через час после того, как спор окончен, на Хомяка спускалось четкое понимание, как нужно было спорить с соперником, но было уже поздно, поздно.
