— А что потом сделал с пистолетом?
— А что я с ним должен был сделать?
— Где тот пистолет, из которого ты по этому хмырю выстрелил?
— Ну ясно. После такого дела выкинуть пистолет надо. Избавиться.
— А где ты его выкинул?
Разыгравшееся воображение Кабана нашло ответ на этот вопрос очень быстро:
— Ясное дело, в речку, в Докольку.
— Откуда кидал?
— С белого моста. Откуда еще пистолет можно в реку кидать?
— С какого моста?
— Выхухолев, ты как будто инопланетянин какой-то. Один у нас тут в окрестностях белый мост.
— Ясно, пишу: «Кинул в Докольку с белого моста». Вот и готово! — принтер затрещал, выпуская из себя листик с показаниями Кабана.
— Вот здесь пиши: «С моих слов написано верно». Вообще-то признания своей рукой писать надо, но из тебя такой писака, что пойдет и так.
— Э, чем тебе плохо? — Кабан восстал против такого вольного обращения со своей славой, которую уже успел ощутить в полной мере.
— Ничем, фамилию свою пиши, вот тут, дату, подпись, поразборчивей давай.
Когда подозреваемый закончил карябать по бумаге, Выхухолев придирчиво осмотрел получившееся и спрятал листик в несгораемый шкаф. Нажал на кнопку интеркома: «Андруша, зайди». Кабан, похоже, ждал аплодисментов.
— Этого в камеру и, слышь, сгоняй купи ему чернил пузырь, я тебе потом верну: помог следствию, так хай уже выпьет.
— Ну вы демократ, — присвистнул Андруша и, обращаясь к Кабану: встать, лицом к стене, руки сзади, замком.
— Э, я не понял! — крикнул Кабан. — Я не понял, начальник! Ты ж отпустить обещал!
— Как же я тебя отпущу, Кабан? Ты же сам только что сознался в совершении тяжкого преступления.
— Так это ж чистосердечное было! Чтоб выпустили! Ты ж сказал, что выпустят! Я ж не делал ничего!
— Твою вину в полной мере установит суд, — обрубил он и распорядился, обращаясь к сержанту, — уводи его, уводи. Тот заломал застегнутые в наручники ладони подозревамого и повел его прочь из кабинета.
Оставшись один, Выхухолев некоторое время слушал чириканье воробьев за окном: он устал, день выдался непростой. Но перед уходом нужно было не забыть, да-да, не забыть.
Он взял чистый лист и написал от руки:
«Утром не заб. переделать прот. первичного осмотра, дописка: «При осмотре мной обнаружены две пустых бутылки водки на прилавке рядом с кассовым аппаратом, четыре пустых бутылки пива на полке с сухими сыпучими смесями. Позв. в отдел — переделали инкассу, с баланса списали две водки, четыре пива, чтоб сходилось».
Отложил листик. Задумался. На душе было погано, но на его душе было погано настолько давно, что он успел забыть происхождение этого чувства и просто жил с ним. Можно было открыть «шарики» и поиграть в компьютер до позднего вечера, а потом пойти домой и лечь спать. Можно было посмотреть телевизор. Можно было выпить, в конце концов. Еще были кроссворды и тот обрыв, на который он иногда приходил смотреть на луг. Воробьи, в конце концов, были. Лето. Лето лучше, чем зима. Можно жить.
