— Таха хочет революции, а ведь они еще и в нацию не оформились, — напомнил Мак-Грегор. — Разве это резонно?
— Речь не о том, — возразила Кэти, садясь в машину.
Больше часа поднимались они в горы по труднопроезжей, слякотной тропе, прежде чем увидели стада черных коз — первый признак близости горного убогого жилья. Въехали в деревушку, сейчас почему-то пустую. И сразу же из-за мокрых от дождя скал, из каменных лачуг к ним вышли бойцы Тахи с видом людей, наконец-то дождавшихся.
— Почему задержка? — раздались вопросы. — Что случилось?
Бойцов было шестеро, и на каждом была та же грязно-зеленая партизанская форма, что и на Тахе, и каждый был обут в солдатские ботинки. Таха познакомил их с Мак-Грегорами, хорошо известными здесь в горах, и сообщил о том, что передал петицию Размаре.
— При содействии папаши Затко, — насмешливо заметил один из юнцов.
— Хватит вам о Размаре и прочей чепухе, — вмешался парень в потертых вязаных перчатках. — Ты вот скажи, какое заметил движение на черной дороге?
— Там полно персидских военных грузовиков, — сказал Таха.
— Тогда нам надо трогаться отсюда.
— Не будем торопиться.
— Учти, Таха, по такой слякоти выше на кряж нам не подняться.
— Можно тут еще побыть немного, — сказал Таха.
— Нет, нельзя, — возразил парень. — Того и гляди, снизу армия налетит саранчой на деревню. Их непременно жди после объездов Размары.
— Как считаешь, доктор? — обратился один из студентов к Мак-Грегору. — Считаешь, надо уходить нам?
— Я совершенно не в курсе ваших дел, — ответил Мак-Грегор.
Это смутило юнца; Мак-Грегор обвел взглядом всех их, стоявших в проулочной грязи. Один был бородат, другой толст, горяч и добродушен, у третьего был прилежно студенческий вид и батарея шариковых стержней торчала из кармана рубашки, а за поясом — блокнот; четвертый был чахл и потому малонадежен, пятый не сводил с Кэти юных чувственных курдских глазищ, а шестой держал в руке автоматический карабин, как держат неразлучный чемоданчик. Таха явно был взрослее всех и имел уверенный вид старейшины.
— Что вы, собственно, делаете тут вооруженные? — спросил Мак-Грегор.
— Деревушка здесь пастушья, — ответил Таха. — Вся она, до последнего жителя, в кабале у курдского феодала — Кассима из рода Бени-Джаф. В соседней деревне живет его приказчик и приходует тут каждую овцу, козу, баранью шкуру, каждый клок шерсти. Пять лет назад Кассим убил на здешних летних пастбищах троих старейшин, попросивших прибавки зерна, продуктов и денег. А за два года до того из деревушки бесследно пропали две девушки, и похитили их все те же Бени-Джафы. В прошлом году четыре пастуха были убиты за то, что сдали не всю настриженную шерсть. Чуть худой год, дети и мрут с голода — то есть от болезней, вызванных недоеданием, холодом, нечистотой. Сахар и рис в деревне редкость, школы и книги — вовсе невидаль. Врачи и назначенные в управу курды здесь не бывают. Так что нас слушают охотно, — закончил Таха, — и, когда придет час революции, они будут знать, против кого им драться.
