С тех пор она не денег ради понемногу отдает свои запасы Папе Римскому. Тщательно ли хранишь ты сосуды с улиточной слизью, дочь моя? Для триумфального шествия по Виа-Сакра в честь победы над султаном Махмудом хватит ли пурпура? По возвращении из крестового похода глава церкви хочет умастить им свой лоб, как это делали древнеримские императоры и понтифики.[10] Они шествовали во главе процессии по Виа-Сакра от Форума до Капитолийского холма, где в храме Юпитера приносили благодарственную жертву. От этого обряда и пошел обычай окрашивать пурпуром одеяния пап и кардиналов, говорил Пий Второй. «Не собирается ли Его Святейшество, победив султана, обратиться по примеру дохристианских императоров к языческим богам?» – шутя спросила Анна. Вопрос вовсе не насмешил его. Папа ответил, сохраняя полную серьезность, что Pontifex maximus – а он станет именоваться тогда именно так – есть величайший мост между небом и землей.[11]
Он проследовал мимо поместья, не благословил Лукрецию, прямым ходом отправился в Баньо-ди-Виньони. Слишком сильное разочарование, Ваше Святейшество. Правду говоря, позволив шелку ночной сорочки всласть напитаться содержимым сокровенного сосуда, Анна не чувствовала раскаяния.
Оно пришло позже, ночью. Скверная история. Горечь обиды заставила нарушить обет, но что будет, когда запасы кончатся? А ведь они не бесконечны. Я всего лишь красильщица, думала Анна, это моя работа, только слизь маленькой улитки делает меня необходимой в жизни могущественного Ватикана, придет конец пурпуру – настанет конец и моему служению, останутся только дом и поместье, кому я нужна?
Что за легкомыслие – истратить столько драгоценного материала на ночную рубашку! И где она теперь? Анна решила послать слуг на поиски.
Из открытого окна подул ветерок, стало зябко, она поежилась и вздохнула: неприятно чувствовать себя обманщицей. Оскорбленное самолюбие – не повод для клятвопреступления. Она дала слово почти четырнадцать лет назад, когда нынешний Пий Второй был еще епископом Триестским, а она жила в монастыре. Епископ настаивал на том, чтобы сосуды с улиточной слизью перевезли в подвалы Ватикана. Он мыслил так: монастырь принадлежит церкви, следовательно, и все находящееся в нем имущество – неотъемлемое ее достояние. Вполне логично, но дело обстояло иначе, чем думал епископ: Анна не была Божьей невестой, пурпур не был ее приданым монастырю; чуть позже она станет невестой Лоренцо и принесет приданое ему, а пока тайна изготовления чудесной краски принадлежала ей одной, и девушка вовсе не собиралась делиться знаниями ни с кем. Но желание епископа – это все-таки желание епископа, и Анна клятвенно пообещала, что весь свой опыт красильщицы всецело посвятит церкви, выполняя задания по первому требованию. И ни разу не нарушила данного слова. Вступив на папский престол, Энеа Пикколомини стал время от времени поручать ей изготовление пурпурных чернил. Пузырьки с ними передавались из рук в руки в Ватикане.
