Книга называется «Повесть о двух влюбленных». Обложка из кожи антилопы. Она мягче телячьей, Лукреции не однажды доводилось выбирать в дубильне материал себе на башмаки. В последний раз – совсем недавно. Славные выйдут туфельки. Носки вытянутые, по нынешней моде. Обувь должна быть красной, как у матушки. Но красят пусть ализарином, который именуют еще пурпурином или кармином турецким, а делают из корня марены. Потом кожу надо обработать алунитом, квасцовым камнем, чтобы краска держалась прочно, не выгорала. Когда отец снова отправится к султану Махмуду с письмом от Папы Римского, она попросит привезти оттуда семена марены, посеет их в саду, и матушка увидит, что турецкий кармин ничуть не хуже улиточного пурпура. С каким удовольствием Лукреция надела бы новые туфли завтра, когда превратится в другую Лукрецию, в ту, из «Двух влюбленных»! Но башмаков еще ждать и ждать… Ничего – зато она тайком возьмет в матушкиной спальне одно из французских платьев, наденет его и пойдет к горячему источнику. Андрополус уже будет там. Он обещал. Они искупаются в обжигающей воде, бьющей из недр Амиаты, священной горы этрусков.
Солнце только входит в знак Льва, а она притомилась так, словно уже настал поздний вечер. На лестнице слышатся шаги. Нет уж, матушка, никто тебе не откроет!
* * *
Обнаженная Анна стояла у распахнутого окна. Задевая за верхушки кипарисов, по небу двигалось ночное светило.
Щедро напитав шелк ночной сорочки жидкой кашицей из драгоценного сосуда, который по клятвенному обету предназначался для Его Святейшества, но был уже распечатан и вскрыт ради великомученицы, Анна перекинула рубашку через туго натянутую тонкую веревку. Под первыми лучами ткань станет пурпурной. Опустевшая бутыль пусть постоит на подоконнике.
Ночь. Одиночество. Висящий на веревке шелк мягко колышется под дуновениями легкого ветерка.
Она преступила клятву. Совершила грех. Растратила понапрасну то, что не должно быть растрачено. Сначала святая Агата, потом ночная сорочка… А как же Пий Второй и его кардиналы?
Но ведь Папа Римский не приехал! Он тоже нарушил договор. Они оба нарушили – и Его Святейшество, и Лоренцо. Пурпур для вас дороже всего – так вот вам ваш пурпур!
Она прислушалась. Вокруг царила полная тишина. Ни оклика, ни цокота приближающихся лошадиных копыт. Взошел Сириус, гончий пес небесного ловчего Ориона. В долине – ни души, только овцы да козы пасутся у реки. В селениях на склонах гор светятся огоньки, ветер гладит вершины холмов. Имя ему сирокко, он что-то нашептывает ветвям кустов и деревьев, он несет из Африки жару и красный песок. Сегодня сирокко разыгрался: кипарисы шумят, балдахин над кроватью колеблется и надувается парусом. Ветер, словно мягчайший шелк, овевал Анну, нежно касался плеч, ласкал руки, грудь, бедра. Ее пальцы сами собой скользнули по телу вниз, туда, где стало влажно. Качающийся перед окном кипарис предстал тенью мужчины. Анна опустилась на пол. В тот же миг сильный порыв ветра сорвал с веревки ночную сорочку, распластал под потолком, и она, колышась, полетела над маковыми лугами. Сирокко поднял рубашку к звездному небу.
