Ко мне подошел Гуревич и, все еще глядя на могилу, произнес:
– Никак не могу к этому привыкнуть. Вроде и не первый раз, а привыкнуть не могу.
– Там, в мире, где-то поучаствовать удалось?
Он повернул в мою сторону голову. В глазах за стеклами маски читалось некое отсутствующее выражение, какое бывает у людей, поглощенных своими воспоминаниями.
Уловив суть вопроса, альфовец рассеянно покачал головой:
– Нет. Срочную в Абакане проходил, потом по контракту пять лет, но тоже без войны обошлось. Тогда уже деньги за Чечню брали, а у меня столько не было.
Как ни страшно это прозвучит для обычного человека, но война в какой-то момент стала выгодным способом заработка, и первыми это поняли те, кто никогда в горячие точки не ездил. Работники армейских кадров, тыловики и сотрудники МВД. Последние развернули бойкую торговлю командировками на Кавказ и даже умудрялись неплохо на этом зарабатывать. Я сам часто видел этих дельцов с автоматами. Чаще всего на блокпостах и военных базах, находящихся вне зоны боевых действий. Им война была в радость, некоторые даже бахвалились наградами за чужие боевые выходы, перечисляли, сколько «чехов» они лично завалили. Я даже дрался с парой таких вояк. После того как, не выдержав потоков вранья, предположил, как духи завалят их обоих и отымеют у костра под свою веселую музыку. Тогда все обошлось: мои бойцы подъехали к комендатуре на броне и просто навели ствол орудия на здание. Комендачи струхнули, я отделался каким-то выговором и кучей бумажек в виде объяснительных. Грозили прокуратурой и прочими гадостями за самоуправство и оскорбление действием офицеров МВД, но как-то забылось все.
– А вы, Антон Константиныч?
– Был там, куда тебя не пустили. Но гораздо раньше, когда это было не особо прибыльно.
– Многих схоронили там?
Разговор опять стал входить на территорию, которая закрыта для посторонних. Даже самому трудно говорить о том, как и что было, пускай и так давно. Время бессильно перед этой болью, воспоминания, подобные этим, не тускнеют. Даже кровь на асфальте и стенах домов имеет свойство выцветать и смываться. Но отчего-то воспоминания оказываются более стойкими, их время щадит. Единственное, чего я часто действительно не могу вспомнить, так это лиц сослуживцев, их имен. И не потому, что не стараюсь, просто их слишком быстро убивали. Слишком быстро для того, чтобы потом вспомнить, чтобы постоянно повторять про себя эти имена.
– Больше, чем здесь. Пошли к обозу, командир. Мертвому уже торопиться некуда, он дома, а мы с тобой от него очень далеко забрались.
