Остров Бога | страница 59



Всё написанное ниже, страшит моих товарищей, как будто судьба моя уже решена, и пригласительные билеты на панихиду разосланы. Одна подруга, супруга друга моего, сурового в своей непримиримости, еврея Соломона, не царя пока ещё, даже причитала, намедни: «а, ты, не боишься, правда, не боишься»? Подруга! Чего боятся то!? Годов я немалых, совесть рвётся наружу, лицемерие отсохло и отпало, под давлением свирепых фактов, и уже хочется правду, правду, говорить! Щас скажу!

Ежели кому покажется, что я стою с помойным ведром при входе в какое-то медресе и надеваю его по очереди на головы, всем, спешащим на занятия студентам, то он, прав, прав, я вам говорю, а всё по тому, что ислам, я не люблю, и боюсь его очень, очень сильно. А к мусульманам, ну, не ко всем, но многим, я лоялен, как блоха к коту. Люди, как люди, пока не начинают усиленно изучать «святую книгу», тут всем добрым отношениям с ними приходит быстрый и грустный кирдык. Живёт себе человек, вкалывает на стройке, или трясёт свои оливы, как психованный, чтобы собрать плоды и надавить из них вкусного оливково масла, а выкроит минутку, сядет мулу послушать, и, пожалуйста, уже готов устроить фейерверк из своих потрохов, а, я этого, не люблю! Много раз я наблюдал, как после усиленного изучения хадисов, наступал, быстрый и неотвратимый, как грыжа у такелажника, «ряд чудесных изменений жуткого лица»! Так что, братие, всё ниже написанное, заурядный крик перепуганной души. Да, я не стесняюсь, признаться в перепуге от этой новой напасти, «ренессанса мусульманских традиций», и расползания его по всему белому свету. Я посвятил изучению сего феномена, много страшных дней и даже ночей, и чем дальше забредал, тем больше трясся. Давайте трястись вместе, если вы не глупые, какие-нибудь.

Один из основных принципов на основании, которых и Бог, и мы грешные судим о человеке — по делам его, а не по болтовне. Если некто, говорит «смачно», приглядимся, что он на самом деле вытворяет в жизни, не лицемер ли? Века, полноценные столетия, мулы в медресе, муэдзины с минаретов и разнообразные аятоллы, трясут Кораном и доказывают себе и миру, что Мухаммед был «пророк Божий». Никогда, с тех пор как возник, ислам, они не пропускали возможности вступить в спор о богоданности своего учения с последователями других конфессий. Логика их рассуждений поразительна и усвоению кем-то другим, кроме мусульман, не подлежит. Почему мы должны верить на слово, а других вариантов они не предлагают, тому, что именно Мухаммед, разъяснивший «правильную веру» погонщикам трудовой пустынной скотины, торговцам коврами и ишачьим навозом, является истинным пророком Господа? Он что, чудеса творил? Летал на молитвенном коврике над Мединой, и лечил наложением верхних конечностей заболевшую скотину и дервишей? Нет, он просто обвинил христиан и иудеев в том, что они извратили Слово Аллаха и Законы Его. Надо отдать Мухаммеду должное: он быстро сообразил, что в местных условиях, при диком бездорожье, недостатке воды и переизбытке потребления пахлавы местными девушками, надо зреть в корень! Учитывая старинную народную традицию клитерэктемии, и сшивания крепким верблюжьим волосом, срамных губ у мычащих от боли и жалости к своим молодым годам, подростковых пустынных девиц, надо было предложить нечто утешительное. Что-то этакое, вроде череды бесконечных и неутомительных, совокуплений в хорошем надёжном месте, а не в вонючей кошаре, на виду у ревнивых коз. Надо было найти что-то такое, что соответствовало бы народным чаяньям и национальному характеру арабов. Следовало предложить захватывающую компенсацию, за отвратительные условия ежедневного, действительно, гнусного, бытия, такое, что бы публика, была готова всегда, к немедленному перебазированию в кущи, и даже с трепетом ждала своей очереди подыхать. Мухаммеду надо было так настроить граждан, что бы им натерпелось отбыть в сады с фонтанами и засахаренными фруктами, и он, умница, предложил свой, нетривиальный подход к закону. Первое, это бездоказательное, но смелое утверждение, что его учение