Однако Федор Трубачев, самый младший в семье, не мог забыть, что раньше его звали Теодором, что революция лишила его отца трех пятиэтажных домов. Он не мог примириться с потерей. Без них младший Трубачев не видел для себя настоящей жизни. Это и свело его еще до войны с Мерике-Люшем.
Он обрадовался, увидев его теперь в городе. Но это не помешало Мерике-Люшу отнестись к подчиненному строго.
— До меня дошли сведения, что вы, Трубачев, вели себя в последние дни перед войной как идиот.
— Что вы имеете в виду?
— Вы успели забыть? Мне передавали, что вы разгуливали в коричневом костюме, что смастерили головной убор, похожий на фуражку штурмовика. Правда?
— Правда.
— Так разве это не идиотизм?
— Да… Но мне казалось, что развязка так близка… Что все произойдет с молниеносной быстротой…
— Что все будет, как в сказке? Айн, цвай — и вы входите в ваши собственные дома и выкидываете оттуда тех, кто не может платить?
— И потом… Я думал, что это не заметят.
— Но это могли заметить. Такую штуку можно было выкинуть (также, впрочем, неумно) в Праге, перед тем как мы туда вошли без выстрела, но не в городе, который сопротивляется даже теперь.
Они сидели в пустом маленьком сквере возле Исаакиевского собора. Мерике-Люш огляделся. На площади пустынно.
— Гм… Они даже памятники собираются сохранить.
Справа на высоком постаменте стоял деревянный колпак, он прикрывал конную статую:
— Докладывайте, Трубачев! — приказывает Мерике-Люш.
И подчиненный рассказывает то, что знает о положении на электростанциях. Он служит на одной из них.
— Вас не собираются эвакуировать?
— Сейчас нет.
— Говорите только о фактах.
Трубачев сообщает, что город обслуживает одна старая электростанция, построенная еще в прошлом веке на Обводном канале. Волхов отрезан, Дубровка отрезана, и Свирь отрезана.
— Знаю, что все это отрезано. Но на Охте, на Охте новая станция. Как это?.. Заводь…
— Ее называли раньше Уткина заводь. У нее плохо с торфом.
— Но ведь могут добыть?
— Полагаю…
— Факты! Как с углем на Обводном?
— Очень мало. Осталось недели на две.
— Нефть? Мазут?
— На исходе.
— Как думают жить дальше?
— Есть еще дрова.
— Много дров?
— Вряд ли… Но их собираются заготовлять.
— Но где же теперь будут заготовлять?
— Леса есть на Карельском перешейке, в сторону Ладожского озера. Туда ездили инженеры для осмотра.
— Вы точно знаете?
— Да, знаю.
— Нет, — после раздумья говорит Мерике-Люш, — этот резерв они не успеют использовать. У них не хватит времени.
Самым старым агентом был Мурашев. Старик почти не изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Он был все такой же крепкий на вид и аккуратный. И нисколько не убавилось в нем злобы к тому, что его окружало.
