Миша был мальчишист и в двадцать, и в тридцать лет, и в тридцать два года — последний год его жизни. Длинный, подвижный, с лохматыми волосами, которые, как говорил заводской парикмахер, «невозможно отлегулировать», хохочущий по любому поводу, иногда шумный до утомительности.
В этой же комнате, в столовой, где они теперь уныло пили чай, Мише пришлось выслушать неприятные и, как оказалось впоследствии, несправедливые слова. И Снесареву, и его жене Марине, которая также знала Мишу со студенческих времен, не понравилось его сближение с Надей — девушкой, работавшей в копировочной.
— Миша, давайте говорить в открытую, — предложила однажды Марина. — По-дружески. Вопрос, правда, деликатный. Но ведь мы друзья и, думаю, имеем право?
— Какой вопрос? — Миша будто бы не понял.
— Ой, Миша, не увиливайте! — Марина всплеснула полными руками. — Не думала, что вы такой трус! Ладно, молчу… Хотите кизилового варенья?
— Очень люблю кизиловое, особенно вашей варки.
Марина положила варенья в блюдечко, взглянула Мише прямо в глаза и решительно заявила:
— Все-таки буду говорить. Нравится вам или не нравится, а скажу.
— Что же вы такое скажете?
— А то, что мне не по душе ваш проект.
— Какой проект? Вы о какой конструкции?
— Опять увиливаете? Нет, не отстану от вас… Надо, надо сказать!
Последнее относилось к Снесареву, который развел руками, видимо подавая жене знак, что лучше прекратить этот разговор, если Миша отказывался поддерживать его.
— Проект вашей женитьбы мне не по душе, Миша! — отрезала Марина.
— А мне, признаться, он по душе…
— Вот то-то и плохо. Я говорю это вам как женщина. Мы это лучше вас видим. Ошибаетесь в выборе!
— Почему — ошибаюсь?
— Пустовата. Не такая жена вам нужна.
— Все придет к ней, все то, чего, по вашему мнению, в ней нет. Она молода, и все в наших возможностях. — Миша ерзал на стуле, старался шутить, но это не очень удавалось ему. — Она еще очень молода. Но отнюдь не пустовата… Твое мнение, Вася?
— Согласен с Мариной, полностью согласен.
— Ну еще бы! Муж и жена — одна сатана, как говорили в старину.
— Придет ли, Миша, к ней то, о чем вы сказали? Я знаю ее.
— Изучали?
— Да, говорила с ней. Танцы, прическа, последняя песенка… И больше, кажется, у нее ничего нет за душой.
— И при этом служба, — едко добавил Снесарев. — Недалека!
— Плохо работает? Спустя рукава? Только, чтобы отвязаться, да? Ты это хочешь сказать? — Миша начинал сердиться.
— Нет, «повинность» отбывает нормально, по обязанности.
