— Не двигайся, малыш. Я тебя спасу.
Он выхватил из кармана нож, одним ударом перерезал постромки, схватил Давида и вскочил с ним на лошадь. Освободившаяся от телеги, лошадь с места пошла в галоп. Позади раздались выстрелы. Давид хотел было посмотреть назад, но крестьянин крепко держал его одной рукой, продолжая другой яростно нахлестывать мчавшуюся лошадь. Давид не мог даже повернуть голову. Когда ему удалось наконец выглянуть из-за плеча своего спасителя, он уже не увидел позади ни ворот гетто, ни охранника с полицаем, ни брошенной телеги. Только пыль еще висела над дорогой, по которой они мчались среди бескрайних полей. Варшава осталась далеко позади.
Через некоторое время лошадь перешла на легкую трусцу. Крестьянин немного ослабил хватку, и Давид вздохнул свободней. Только тут он осознал, что впервые в жизни скачет верхом.
Вокруг тянулись поля и рощицы. Изредка попадалась одинокая маленькая избушка. Потом появилась небольшая деревня: крытые соломой избы, несколько хозяйственных пристроек около каждого дома, огород и пара-другая фруктовых деревьев. Кое-где во дворах можно было увидеть коров, лошадей, кур и свиней. То тут, то там на шестах торчали перевернутые кастрюли, на растянутых веревках висело белье. Они уже выезжали из деревни, когда за ними вслед с громким лаем бросилась чья-то собака. Сидевшая на пороге женщина с маленьким ребенком на руках удивленно посмотрела на человека с мальчиком на лошади. Несколько босоногих детей играли в футбол на дороге, и крестьянин придержал лошадь, чтобы она миновала их спокойным шагом.
Все это время крестьянин молчал. Молчал и Давид. Но когда деревня осталась далеко позади, а на горизонте уже появилась другая, крестьянин вдруг остановил лошадь и указал рукой куда-то в сторону. Давид посмотрел в этом направлении и увидел несколько оборванных детей, которые сидели на берегу сверкавшего под солнцем ручья. Заметив польского крестьянина на лошади, они тут же вскочили и мгновенно исчезли в камышах.
— Это еврейские дети, — сказал крестьянин. — Иди к ним, малыш.
Он спешился сам, снял Давида и поставил его на землю. Потом достал из кармана два куска сахара и ломоть хлеба. Один кусок сахара и хлеб он протянул Давиду, а второй кусок дал лошади и дружески похлопал ее по шее. Потом положил левую руку на голову Давида, начертил большим пальцем правой руки знак креста на его лбу и сказал:
— Храни тебя Матерь Божья, малыш.
Он помолчал, еще раз посмотрел на Давида, потом снова вскочил на лошадь и ударил ее пятками. Давид стоял и смотрел ему вслед, но крестьянин больше не оборачивался. Давиду хотелось есть, но он не знал, что лучше — съесть хлеб вместе с сахаром или сначала одно, потом другое. В конце концов он решил съесть сначала хлеб. Давид клал в рот кусочки хлеба, не отводя взгляда от удалявшегося всадника. А когда тот исчез за поворотом дороги, он медленно сжевал свой сахар.
