Вот в лицее у меня дела шли плохо. Меня снова перетащили через класс. Новые учителя, новые девочки, на доске непонятные правила, за спиной надоедливое вяканье:
— Возьми перо в правую руку!
Меня поймет только левша, испытавший на собственной шкуре, каково это переучиваться на правую сторону. Я махнула обеими руками на все и принялась запоем читать на уроках.
Дома у нас читали много, в любую свободную минуту. Татка умудрялась читать даже в уборной. Или мыла пол, держа в одной руке тряпку, а в другой книгу. Но она предпочитала французских писателей, а если брала русских, то в переводе. Тетя Ляля возмущалась:
— Как можно читать Гоголя по-французски? Это же смешно! Ты все теряешь.
В ответ раздавалось:
— Так легче.
К четырнадцати годам я прочла всего Тургенева, запоем читала «Войну и мир», любила Пушкина, Лермонтова и многих русских поэтов. Любовь к стихам подогревала мама. Я часто просила ее почитать наизусть. Она опускала голову, задумывалась, улыбалась неопределенно, глядя в пространство.
— Что же тебе прочесть?
Потом, позабыв о моем присутствии, начинала:
Лес, словно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный…
Классика классикой, но если попадался модный бульварный роман, тоже учитывались, а родители возмущались:
— Как вы можете читать такое!
Из французов «шел» у нас в то время Виктор Гюго. Мы по очереди оплакивали Гуинплена, Эсмеральду, Жана Вальжана и обиделись за Гюго после одной тети Лялиной истории к случаю. У нее в клинике был больной, образованный, по ее словам, француз. Так вот он на вопрос тети Ляли, кто, по его мнению, является самым выдающимся писателем Франции, подумал, вздохнул и ответил:
— Helas, Victor Hugo[10].
Другой забавный случай был у мамы. Где-то они с Сашей познакомились с французом. Учителем литературы, между прочим. Разговорились. Разговор зашел о русских писателях. Учитель литературы выразил своим русским собеседникам сочувствие по поводу бедных-бедных Пушкин, Лермонтофф, Некрасофф, не сумевших, несмотря на свою сладкозвучность, выразиться в стихах до конца, так как писали не на родном языке. И когда мама удивленно уставилась на него:
— А на каком же языке они писали?
Тот, без тени смущения, ответил:
— На французском, разумеется. У русских письменность отсутствует. Русский язык — диалект.
Мама смертельно обиделась и, кажется, была не очень почтительна с учителем литературы при расставании.
Helas — Увы! Во Франции многие были убеждены, что Россия — это заснеженная равнина, по которой бегают дикие звери. Даже открытка такая была. Мужик в лаптях, в армяке ведет на поводке белого медведя, а внизу написано: «Торг белыми медведями в Москве на Красной площади».
