По дороге из Марселя я совершенно расклеиваюсь. У меня ватная слабость, бессонница и странные «бегучие» боли. То колено схватит, то локоть.
Наконец мы прибываем на парижский вокзал, берем такси, долго едем, пока не попадаем на кривую узкую улочку со странным названием Муфтар. Муфтар, муфтарка, муфта. Муфта разрастается, я вся оказываюсь закутанная в душный колючий мех. Машина прыгает по булыжникам, раскалывается голова.
Останавливаемся возле серого пятиэтажного дома. И напротив — пятиэтажный дом, и дальше и дальше дома, словно ущелье. Шофер помогает внести чемодан, проходим в стеклянную дверь. Приехали.
Сижу на чемодане в холле, мама уходит, потом возвращается с черноватой, вертлявой женщиной. Волосы у нее спрятаны под нитяную сетку. Мама говорит:
— Это хозяйка отеля, мадам Рене. Мы будем здесь жить.
Мне все равно. После Антигоны, после простора и солнца мне не нравятся города, Франция тоже не нравится. Один сплошной дождь и все говорят по-французски. И потом турки, ладно, но французы могли бы знать хоть пару слов на нашем языке!
Поднимаемся по лестнице, входим в комнату. Странно — на полу, вместо деревянных досок, круглые кирпичные плитки. На стенах красные линялые обои. В одном углу потемневший шкаф с зеркалом. Я отражаюсь в зеркале с вытянутым уродским лицом. У стены широкая пружинная кровать с медными шишечками на спинках. Кровать застелена клетчатым одеялом. Посреди комнаты — стол и три стула с соломенными сиденьями. Единственное окно выходит на глухую стену соседнего дома, он смутно виднеется сквозь занавеску и заплаканное стекло. А еще в другом углу, на столике, облицованном мраморной плиткой, я замечаю фаянсовый таз для умывания и кувшин, а в кувшине — воду. Я бегу, припадаю к кувшину, пью, захлебываясь. Хозяйка удивленно таращится на меня.
Неуютная красная комната становится нашим домом. Пока будем жить здесь, а когда все кончится, уедем в Россию. Уедем и снова поселимся в Териоках, в деревянном тереме среди высоких раскидистых сосен. Я помню этот дом по старым фотографиям.
По утрам мама уходит на работу, оставив на столе под салфеткой обед. А я целыми днями лежу.
От нечего делать разглядываю скучные обои, черточки какие-то, кружочки. Назойливый этот рисунок начинает тошно кружиться перед глазами. Если нет температуры — читаю. У нас всего одна книга — большой том Некрасова. Все стихи знаю наизусть от корки до корки. Мама решила однажды проверить — я прочла ей «Еду ли ночью по улице темной». Мама слушала, скептически качала головой, потом сказала со вздохом:
