С тех пор бабушка никогда не запрещала нам дружить с Колей Малютиным. Когда мне исполнилось шесть лет, он принял меня в группу обучающихся плаванию, и командовал:
— Воздух набирай! Надувай щеки! Да не колоти ты ногами, ты лягушкой, лягушкой пихайся!
Все дети довольно быстро выучились плавать и устраивали вдоль берега веселые перегонки под присмотром одинокой Лизы. Взрослые уговорили, и Лиза устроила что-то вроде импровизированного детского сада. Собирала детей, читала вслух, учила водить хороводы, разбирала ссоры, вытирала носы, умывала мягкой ладошкой самых чумазых, наклонив над солнечным мелководьем. У Лизы были румяные щеки и длинная русая коса. Когда Лиза наклонялась, коса сваливалась в воду и намокала. Мы бросались отжимать волосы, окатывали ее солнечными брызгами с головы до ног. Лиза брызгалась в ответ и весело хохотала.
За возню с нами ей что-то перепадало от взрослых — немного денег, немного продуктов. С того и жила.
На Антигоне я влюбилась в море. Особенно прекрасно оно было в предзакатные часы. Отняв у неба багряные, золотые, нежные, словно лепесток розы, оттенки застывшего на миг заката, лежало оно в полном безветрии, без единой морщинки, без всплеска.
Неподалеку от нашего дома, на самом берегу, стоял дворец. Заброшенный и наполовину разрушенный. Лестница таинственных руин, мраморная, пожелтелая от времени, уходила в море, терялась в постепенно темнеющей глубине.
На уровне первых погруженных в воду ступенек, ослепительно чистых в прозрачной воде, собирались стайками крохотные рыбки, хорошо видимые на светлом, обласканном солнцем камне. Лиза часто водила нас сюда, и мы часами следили за этими рыбками.
В километре от нас, внизу, в поселке, жили греческие рыбаки. С детьми рыбаков мы находились в состоянии постоянной вражды. Они не любили нас, незваных пришельцев, мы не любили их. К тому же они жестоко обращались с животными.
На острове водилось великое множество бездомных кошек и собак. Мальчишки-греки ловили их и всячески издевались. А мы спасали раненое зверье, выхаживали калечь, и вскоре дом наводнился серыми, белыми, черными, рыжими и полосатыми котятами. Они шмыгали под ногами и орали благим матом, если им наступали на хвосты. Осатанев от кошачьего засилья, дядя Костя устроил экзекуцию — покидал котят в окно. С ними ровным счетом ничего не случилось, брызнули в кусты и были таковы, но мы на дядю Костю обиделись.
На кошачьей же почве родилась наша великая дружба с Таткой.
