И, глядя на сгорающие в печке поленья, Суворов произнес нараспев, немного приподнятым тоном:
Мое желание: предаться
Всевышнего во всем судьбе,
За счастьем в свете не гоняться,
Искать его в самом себе.
Как хорошо сложил это маститый пиита Державин! Правда, мудро сказано, Анатолий?
Позднеев молча кивнул головой.
— А знаешь, — добавил Суворов с застенчивой усмешкой, — я и сам пробовал в молодости сочинять стихи. Сумарокова себе за образец брал, да что-то не выходили они у меня. Прочитаю, вижу — нет, не то, точно медведь пляшет на листе громыхающем железа, ну, я и порву меленько написанное…
Позднеев с любовью смотрел на продолговатое, в глубоких морщинах, лицо Александра Васильевича, с высоко поднятыми дугами тонких бровей, со складками в уголках насмешливого рта. Это лицо оживлялось большими голубоватыми глазами, полными молодого задора, а теперь задумчивыми, подернутыми дымкой печали. Был он сейчас какой-то совсем домашний, непохожий на боевого генерала — грозу врагов России. Знал Анатолий Михайлович, сколь много при царском дворе завистников и врагов у Суворова из-за прямоты его и едких насмешек над придворными трутнями…
— А что ведомо тебе о крепости Димитрия Ростовского? — спросил неожиданно, как часто он это делал, Суворов.
Помня, как не любит Александр Васильевич «немогузнайства», Позднеев поспешил ответить то немногое, что он успел узнать:
— Крепость заложена в тысяча семьсот шестьдесят первом году и выстроена за два года военным инженером Александром Ивановичем Ригельманом. Это сильнейшая фортеция звездообразной формы, о девяти углах. Имеет девять редутов и еще два на крутых склонах к Дону и Темернику, два полубастиона и один редут — Богатяновский. Гарнизон — четыре полка: Павловский, Тамбовский, Козловский, Коротоякский — 4870 солдат и офицеров, да еще конный Азовский казачий полк — 465 сабель, инженерная команда — 381 человек…
— Довольно. Вижу, что знаешь, — сказал ласково Суворов. — Офицер должен всегда все ведать…
И опять — совсем неожиданно, зорко взглянув на Позднеева:
— А ты, мил-сердечный друг, был знаком в Санкт-Петербурге с некоей зеленоглазой красоткой Ириной Петровной, по мужу Крауфорд?
Позднеев, удобно сидевший в кожаном вольтеровском кресле, вскочил, изумленный, и, слегка побледнев, спросил прерывисто:
— А откуда вам… про то… ведомо?
Суворов, казалось, был доволен, что его слова так сильно взволновали Позднеева. Тонкая усмешка раздвинула уголки его рта. Но взор его оставался пристальным, строговатым:
