Отец наградил меня фамилией МАлыш, но с первого класса иначе как МалЫш меня не называли. Первоначальная злость постепенно переросла в привычку и случилось то, что и должно было произойти — теперь я не сразу воспринимал, когда ко мне обращались, «ударяя» правильно. Витька едва доставал мне до плеча и изживал свой комплекс коротышки, постоянно называя меня Малышом. Слыл он весёлым болтуном, желанным в любой компании, и с разными людьми сходился необыкновенно быстро. Был он круглоголов и круглолиц, а его немного печальные глаза излучали удивительную доброту. Имелась у Витьки и тайная страстишка, которой он почему-то стеснялся и от всех скрывал: был он заядлым рыбаком. Множество раз приходилось мне прикрывать его всегда внезапные отлучки, когда после телефонного звонка он стремительно срывался с работы и мчался на другой конец Москвы к какому-нибудь подпольному торговцу то мотылём, то блёснами, то мормышками. Возвращался он всегда слегка виноватым, но абсолютно счастливым. Демонстрируя мне очередное произведение народного творчества, Витька цокал языком, нежно гладил его блестящую поверхность и восхищённо приговаривал: «Ах, молодец, вот умница, ты смотри, чего придумал!» Потом доставал из ящика стола большую плоскую коробку и бережно присоединял новое приобретение к остальным сокровищам. Однажды я спросил, зачем он тратит столько денег на вещи, которыми никогда не пользуется. Витька недоуменно посмотрел на меня: «Они же красивые».
С понедельника Витька жил предвкушением пятницы, обожал любые праздники и мечтал об установлении новых. Уже много лет каждую субботу и в летнюю жару, и в зимние холода ездил он в какой-то «Блиндаж рыбака», возвращался загорелый или обветренный, искусанный комарами и слепнями или с обмороженными щеками и носом, но всегда весёлый и умиротворённый. Рабочая неделя закончилась и Витька пребывал в состоянии лёгкой предпраздничной истеричности. Когда я принёс вымытую посуду он, уже одетый, топтался посреди комнаты, еле сдерживая нетерпение, и походил на рвущегося в атаку боевого пони, если такие бывают.
Январский вечер был хорош: тридцатиградусные морозы отпустили, падал лёгкий снежок, всё было бело и чисто. Витька о чём-то болтал, упиваясь звуками своего голоса. Я не слушал и размышлял о наболевшем. Внезапно Витька дернул меня за рукав и остановился.
— Слушай, старичок, — воскликнул он, — в мою гениальную голову ужом вползла гениальная мысль. Поехали со мной!
