— Тогда мы должны пригласить его к столу, — не зная, как ей быть, сказала миссис Браун. — Право, мы должны.
— Мы не должны, — сказал мистер Браун. — Могу я хоть один день отдохнуть от службы и не быть обязанным с головной болью развлекать всех молодых ослов в округе?
Зазвонил телефон. Мистер Браун обхватил голову руками.
— О…
— Я подойду, дорогой, — поспешно сказала миссис Браун.
Вернулась она обеспокоенная.
— Это миссис Клайв. Она сказала, что Джоан сильно тошнило из-за каких-то ужасных конфет, которые дал ей Вильям. И еще она сказала, что очень огорчена состоянием Вильяма и надеется, что скоро ему станет лучше. Я не совсем поняла, но, похоже, Вильям сказал им, что ему пришлось показаться доктору по поводу легких и что доктор нашел их очень слабыми и велел быть осторожным.
Мистер Браун поднялся и посмотрел на нее.
— Но с какой стати? — медленно произнес он.
— Я не знаю, дорогой, — беспомощно сказала миссис Браун. — Я ничего не знаю.
— Он ненормальный, — убежденно сказал мистер Браун. — Объяснение только одно. Ненормальный.
Они услышали, как открылась и закрылась парадная дверь, и затем появилась Этель. Щеки у нее были пунцовые.
— Ушел, — сказала она. — Мама, это ужасно! Представляешь, к нему домой заявился Вильям и сообщил, что я хочу его видеть сегодня в семь вечера. Я почти не говорила с Вильямом сегодня, значит, не может быть и речи, чтобы он что-то не так понял. И он даже принес с собой какую-то замызганную розу и сказал, будто она от меня. Я просто не знала, куда деваться от стыда. Это было ужасно!
Миссис Браун села и беспомощно глядела на дочь.
Мистер Браун поднялся с видом человека, терпение которого иссякло.
— Где Вильям! — коротко сказал он.
— Не знаю, но вроде бы недавно я слышала его наверху.
Вильям был наверху. Последние двадцать минут он с зажженной свечой в одной руке и перочинным ножиком в другой соскабливал краску на двери своей спальни. Сомнений не было. Экспериментальным путем он доказал, что именно так можно удалять старую краску. К тому моменту, когда мистер Браун поднялся наверх, Вильям полностью соскоблил краску с одной филенки.
* * *
Часом позже Вильям с видом явного и упорного неповиновения сидел на заднем дворе на перевернутом ящике, посасывая самую последнюю и самую грязную из конфет «Крыжовник» и предаваясь невеселым размышлениям о прожитом дне. Удачным его назвать было нельзя. Щедрость по отношению к соседской девочке была истолкована как попытка ее отравить; желание помочь единственной сестре в решении любовной проблемы было неправильно понято; наконец, из-за того (помимо всего прочего), что он открыл замечательный научный метод удаления старой краски, на него набросился разъяренный отец. И тут Вильям подумал — уж не пьян ли был отец? Подернутыми грустной дымкой глазами он увидел себя сыном алкоголика, он представил, как отец рыдает над ним в больнице и умоляет о прощении. Даже странно, что он сейчас не на больничной койке. Вильям сгорбился, он был теперь воплощением скорби.
