Я упомянул о Традиции. Так вот, на мой взгляд, Толкиен стал ее провозвестником, потому что он перенес традиционный феодальный стиль жизни эльфов в безмятежный, совершенный мир хоббитов, носителей исконных жизненных ценностей. Традиция сродни юности мира, когда все вещи покуда еще предстают в неразрывном единстве. Человек и окружающая природа, или среда, как принято выражаться сегодня, человек и животные, человек и его божества, — все это покамест едино; деревья умеют разговаривать, лисы — слушать, собаки — рассуждать, точно в волшебных мирах, существовавших, по латинскому выражению, in illo tempore(4), в благословенном первозданном мире, где все означало Одно. Мир Толкиена традиционен в прямом смысле слова; это мир добродушных дикарей, так пленивших Запад, который, подобно Хоббитании, замкнулся в своем тесном мирке технического прогресса. О том же говорят и небезызвестные строки Шатобриана:
«Счастливые дикари!.. Вы безропотно согнулись под бременем оков и живете, не ведая счета дням. И ваша правда зависит от ваших же нужд».
Руссо также славил время рождения мира, когда все было цельно. Первые дни Хоббитании, как и первые годы жизни эльфов, прибывших в Арду прославлять божественное творение, оставляют впечатление чего–то уже знакомого во вселенском смысле слова, что и обусловливает успех «Властелина Колец» и «Сильмариллиона». Стало быть, под «традицией» следует понимать некое отдаленное место и исходный момент времени, когда все вещи пребывали в единстве. Это целый мир, состоящий из неразрывных частей. И Толкиен стал провозвестником той самой благодатной эпохи, когда, как утверждал Мерлин(5) в фильме «Экскалибур»(6), человек, зверь и дерево являли собой одно целое.
Именно единство первозданного мира и гармоничный союз, который славословил еще Мейстер Экхарт(7), и придают силу и цельность творчеству Толкиена. Таким образом, в своих книгах он словно возрождает платоновский идеал о первичном мире. При всем том Толкиен никогда не считал свои произведения и героев аллегорическими. Ибо они, по сути, тавтогоричны, то есть обращены к самим себе, подобно мифам и мифологическим героям, каковыми их считали те же немецкие романтики. Это — мир в самом себе, и оживает он благодаря богатому воображению писателя, обладающего поистине энциклопедическими познаниями, чья главная забота — сохранить в своих произведениях внутреннее поэтическое единство.
Войти в мир Толкиена можно, только погрузившись в него полностью. К тому же, необходимо некоторое время, чтобы освоиться в бесконечной череде событий и героев, связанных между собой строгим повествовательным сюжетом, который придает стройность и выразительность всему замысловатому целому, складывающемуся из причудливых взаимоотношений между драконами и эльфами, чудищами и хоббитами, иссушенными пустошами и благодатными краями. Всякий, кто хочет читать Толкиена, должен прежде всего уметь перечитывать его. В самом деле, Толкиен — такой писатель, которого лучше перечитывать, чем читать; только миновав «преддверие» и ознакомившись в общих чертах с картинами природы, героями и перипетиями их жизни, можно продвигаться дальше, мало–помалу вовлекаясь в литературную игру, в ходе которой только и можно познать этот переливающийся яркими красками мир. Лично я открыл для себя Толкиена лишь после того, как совершил несколько путешествий, что называется, на край света, и все эти пути–дороги связывались у меня со странствиями героев нашего писателя. А Толкиен — как раз тот самый писатель, которого лучше всего читать в пути: только в дороге и возможно проникнуться истинным духом его творчества, вкусив все его прелести сполна. Творчество Толкиена — для истинных любителей путешествий, странников–непосед, «одиноких ковбоев» и вечных скитальцев, для искателей приключений, словом, неутомимых путников. К тому же, дорога — лучший способ ощутить свойственную Толкиену и не передаваемую словами ницшеанскую
