— Чай, пожалуйста, — ответила я.
— С мятой? — спросил он, явно надеясь, что я не откажусь.
— Да, прекрасно, благодарю.
— Это мой любимый чай. Я прожил несколько лет в Марокко и научился искусству заваривать чай с мятой.
Он сорвал несколько веточек с кустика мяты в горшке на окне, промыл их, снял с полки изящный серебряный чайник в восточном стиле.
— Вы давно работаете на мсье Лучиани?
— Пришел за год до того, как родилась Серена.
— Вы оставались верны ему столько лет? — удивилась я.
— Мсье Лучиани хороший человек. И дом мне нравится.
— Вы здесь живете?
— Да, у меня неплохая квартирка в правом крыле дома.
— Вы женаты?
— Да. Но у меня нет детей. Мы с женой слишком долго выжидали, и, когда наконец решились, было уже поздно.
— А кто здесь еще живет?
— Джеральдина, кухарка. Я вас познакомлю.
Он бросил горсть чая в чайник, положил туда же листики мяты, две столовые ложки сахарной пудры и залил кипятком.
— Одно время нас много работало на мсье Лучиани, — продолжил он. — Где-то человек пятнадцать.
— А что, действительно нужно столько народу, чтобы следить за домом?
— Нет. Вполне достаточно пяти человек. Кухарка, экономка, горничная, сторож и я. Но у мсье Лучиани доброе сердце, и он нанимал кузенов, дядюшек и племянников тех людей, которые у него работали. Надо сказать, в доме вечно было полно гостей. Родственники, друзья, клиенты, деловые партнеры, которые, приезжая в Париж, останавливались у мсье Лучиани. А бывали очень и очень шикарные гости! Если я вам перечислю всех звезд, которые здесь появлялись…
— Все это было до ухода его жены?
— Да. Когда она бросила его, он перестал устраивать приемы. Его мужское самолюбие (он ведь к тому же итальянец!) было глубоко уязвлено. Потом, когда Серена заболела, дом стал совсем безжизненным. Слуги один за другим уходили. Остались только Джеральдина, помощница мсье Лучиани Анжела и я. Потом Анжела умерла, рак. Я знаю, что вы были с ней знакомы. Удивительная женщина, какое величие души!
Мы замолчали, в тишине ощутив незримое присутствие мадам Дютур.
Клод поставил два стакана на стол. Наполнил один кипятком и вылил в чайник.
— А Серена, получается, росла на ваших глазах.
Он опять на мгновение замолк, словно перебирая в памяти светлые образы прошлого, и горестно вздохнул.
— Ох, какая же это была чудная девочка! Надо было видеть, как смотрел на нее отец, когда она влетала к нему в кабинет во время каких-нибудь важных переговоров, ускользнув из-под надзора гувернантки. Он расцветал улыбкой. Забывал про протокол, про напускную важность и профессиональные обязанности. Вмиг превращался в бедного итальянского иммигранта, склонялся над девочкой, целовал, шептал ей ласковые слова на родном языке. Малышка любила всех нас, всех, кто работал в доме у ее отца. Мы были ее дядюшками и тетушками и одновременно товарищами ее детских игр. Поскольку она росла в закрытом пространстве, в тепличной атмосфере, созданной отцом, она стала скромной, мечтательной и достаточно замкнутой.
