— Роберто Лучиани, — представился он, протягивая руку и глядя на меня в упор большими черными глазами.
— Лиор Видаль.
— Спасибо, что откликнулись на мое письмо.
— Довольно странное, между прочим, письмо.
— В самом деле? — спросил он, явно припоминая, что же написал в том письме.
— Выглядело как повестка. Нельзя не пойти.
— А, понятно. Мне жаль, что так получилось, простите.
— Вы так ничего и не сказали о том, в чем же заключается ваша пресловутая работа…
— Да, действительно. Дело в том, что это… как бы сказать… необычное предложение.
— Скажите сперва, как вы вышли на меня? Ваш управляющий говорил о каких-то общих друзьях…
— Сейчас я вам все объясню. Пойдемте, присядем.
Он провел меня в маленькую гостиную, изящную и удивительно уютную по сравнению с тем, что я видела до сих пор. Мы сели друг напротив друга.
— Дом вам не понравился, верно? — спросил он, пока я осматривала комнату.
— Ну… выглядит он, что называется, внушительно.
— Но нет уюта.
— В общем, да, — растерянно призналась я.
— Ничего удивительного. Жизнь постепенно уходит из этого места, — тихо произнес он. И вдруг показался мне ужасно грустным. — Еще несколько лет назад этот дом был живым, гостеприимным и уютным. Здесь жила счастливая семья. Сейчас я, видимо, единственный, кто видит этот дом таким, каким он был прежде, кто слышит раскаты смеха и гул голосов, наполнявшие его.
Он замолчал, словно вслушиваясь в эти умолкнувшие звуки.
— А чем мне нужно будет заниматься? — спросила я, пытаясь вернуть его к теме, которая волновала меня больше всего.
— О, простите меня, вы же ждете каких-то объяснений, а я гружу вас своими переживаниями. Но мои откровения находятся в непосредственной связи с причиной вашего присутствия здесь.
— Как это?
— Вы, как мне известно, превосходная медсестра. И в этом качестве я бы хотел нанять вас на работу, — сказал он, и в голосе его вновь послышались командные нотки. Так, по моему представлению, разговаривают директора крупных предприятий.
— Медсестры для вас? Вы, как мне представляется, в добром здравии.
— Речь не обо мне, а о моей дочери, — объяснил он неожиданно мягко, пожалуй, даже робко.
— Для вашей дочери? А что с ней?
Лучиани на мгновение замолк, набрал воздуха в легкие, словно собирался с силами, чтобы произнести роковые слова:
— У нее тяжелое неврологическое заболевание. Оно распространяется на всю нервную систему и в конце концов разрушает ее.
Он бережно и опасливо говорил о ее болезни, словно боясь разбудить какое-то проклятие, ухудшить дело неосторожным словом.
