Вынув из барабана пустые гильзы, он принялся перезаряжать свой любимый шестизарядник.
Прикуривая цигарку от вспыхнувшей голубоватым пламенем спички, Монтана почувствовал в воздухе какой-то едкий запах, от которого у него перехватило горло и сдавило грудь. Это была пороховая гарь, смешанная со сладковатым запахом крови.
Кто-то забарабанил в дверь, и голос самого дона Лерраса позвал:
— Доротея! Доротея! Открой дверь! Ради Бога, что случилось?
После того как Монтана помешал ей завладеть оружием, Доротея так и не сдвинулась с места. Услышав голос отца, она спокойно спросила:
— Мне можно ответить?
— Дорогая, вы можете делать все, что вам заблагорассудится, — отозвался Монтана, всаживая пулю сорок пятого калибра в дверной косяк.
Стук прекратился, однако Леррас продолжал звать дочь.
Доротея молчала.
— Тадео! Матиас! — выкрикивал дон Томас. — Где вы?
— Сеньор, — окликнул его Монтана.
— О Господи! — закричал Леррас. — Это гринго! Доротея? Ты жива? Почему ты не отвечаешь?
Девушка снова промолчала. Кид пристально посмотрел на нее — она стояла неподвижно и, слегка вздернув голову, выжидала, что последует дальше.
Монтана приблизился к двери.
— Я на время завязал Доротее рот, — пояснил он. — Не хочу, чтобы от женского визга мне заложило уши.
Кто-то еще протопал по коридору, и запыхавшийся голос Эмилиано Лопеса воскликнул:
— Сеньор! Сеньор Леррас! Что случилось?
Дон Томас прохрипел в ответ:
— Он убил мою девочку!
Кид повернулся к Доротее, и она позвала:
— Эмилиано! Ты слышишь меня?
— Слышу!.. Ну-ка, все, замолчите! О Доротея!
— Тадео и Матиас убиты, — сообщила она. — Но со мной все в порядке. И если…
Тут Кид поднял палец, и она замолчала.
— Она жива! — простонал Леррас. — Есть еще Господь на небесах! Есть!
— Но ведь она в руках гринго! — воскликнул Лопес.
В дверь постучали три раза.
— Слушаю вас, — откликнулся Монтана.
— Велите прекратить эти вопли на улице, — приказал дон Томас. — Я едва не оглох от них, у меня голова идет кругом… Сеньор, вы можете выслушать меня как нормальный человек? Я хочу предложить вам честные условия.
— Честные? — переспросил Кид и громко рассмеялся.
Доротея опустилась в большое, заваленное чем-то, кресло и теперь сидела в нем с опущенной головой.
— Именно — честные! — повторил дон Томас. — Потому что ваша честь и моя послужат гарантией чистоты имени моей дочери, сеньор.
— Ах да! — произнес Монтана. — Ведь есть еще чистое имя вашей дочери. — И снова рассмеялся.
Доротея подняла голову и стала слушать, не отводя глаз от лица Тадео, которое в лунном свете походило на маску ужаса. Его отброшенная рука лежала поверх спины Матиаса.
