Вскочил я в седло, шпоры что есть мочи в мустанга вогнал, и он вихрем понесся в сторону Северного полюса. Но вот беда — совсем я запамятовал о длинной-предлинной веревке, привязанной к иве. Ну и как только натянулась она до конца, мустанг мой кувырком — через голову, а я полетел дальше, прямиком в заросли густого колючего кустарника, который исцарапал и ободрал меня всего вдоль и поперек. Вот поэтому-то моя одежда сейчас в таком плачевном состоянии.
В общем, как перестало у меня в голове мельтешить, присел я и вижу: конек мой снова на ноги вскарабкивается, а медведь уже близко, и явно с мыслью, что сегодня на обед у него будет конина.
Итак, бросается он в атаку. А у дикаря моего поводья вокруг шеи расслаблены, но сбросить их — и думать нечего. Вдобавок коняга теперь уже знает все о веревке и понимает, что никаких шансов выпутаться у него нет. Что же он делает? Как только медведь оказывается рядом, мустанг малость отступает назад, опускает голову, чтобы получше прицелиться, размахивается задними ногами, закидывая их выше ушей на пару ярдов, и со всего размаху бьет медведя прямо в нос.
Гризли был такой огромный, что оба копыта могли поместиться у него на кончике носа совершенно спокойно. От удара он плюхнулся на спину и взревел — прямо как гром загрохотал. Потом поднялся, приложил передние лапы к морде — пощупать, что там от нее осталось, и, видно, уразумев, что осталось совсем немного, решил убраться поскорее, пока и этого не лишили.
Короче, бросился мишка галопом наутек — на трех лапах, поддерживая нос четвертой, чтобы хоть как-то боль утихомирить.
Так и проделал весь путь до самого края горизонта, пока окончательно не скрылся из виду.
А я освободил мустанга, подобрал мясо да винтовку и поскакал себе дальше.
Но теперь лошадка моя вспоминает порой ту проклятую веревку и тогда останавливается как вкопанная и трясет головой. А еще, время от времени, опускает голову и оглядывается назад — проверить, нет ли там медведя, не подкрадывается ли тот к ней снова.
Вот поэтому-то и прозвал я своего мустанга «медвежьей лошадью».
Добравшись до конца истории, Лэнки выдержал паузу, поднялся на ноги с выражением тягчайшей муки на лице и, вздохнув, добавил:
— Ох уж эти колючки — всего в клочья изодрали!
С этими словами он отправился в дом, а мы остались сидеть на улице, продолжая смеяться над рассказом.
— Медвежья лошадь! — взревел Дэн Порсон, чуть не плача от смеха.
Мы все покатились пуще прежнего.
