Самое досадное, я знал, что она знает. И от этого мне становилось очень неловко. Что же касается Дженни, она не обращала внимания на чужие сантименты, потому что реагировать на такое их множество было бы крайне обременительно.
Поглядывая на нее искоса, я спрашивал себя, почему мужчины так быстро впускают ее в свое сердце? Мое чувство ослепляло меня, и с каждой минутой я все больше терял надежду на прозрение. Всякий раз, когда я на нее смотрел, внутри у меня поднималась какая-то волна, и по телу разливалось приятное тепло.
Здравый смысл подсказывал, что она не так уж и красива. Но голос разума звучал все тише. Теперь уже я находил ее не просто красивой, а обворожительной! И чем более бесшабашно, непринужденно и доброжелательно она себя вела, тем сильнее у меня кружилась голова от восхищения.
К этому времени Дженни уже показала мне ранчо, которое оказалось еще хуже, чем о нем можно было судить с первого взгляда. Казалось, ни одна вещь в этом хозяйстве не пришлась к месту — ни единая! Все было как-то вверх дном и шиворот-навыворот.
В доме я увидел самое нелепое скопление мебели, какое только можно себе представить.
— Ваша матушка, должно быть, много путешествовала, судя по тому, как много здесь таких разных предметов, — деликатно предположил я.
Поскольку я стеснялся Дженни, мне хотелось восхвалять все, что имело к ней отношение. Она не рассмеялась, но улыбнулась.
О да! Эта девушка все понимала! Дженни обладала такой чуткостью, что, даже когда я вел себя как полный осел, не подавала виду. От этого становилось чуть легче.
— Мама ничего из этого не покупала, — пояснила она. — Это все отец накупил.
— Всю эту мебель? — удивился я.
Вот уж это было действительно странно! Я с трудом понимал мужчин, которые сами покупали мебель, помимо стола и стульев для кухни. А почтенный джентльмен Лэнгхорн приобретал изящные лакированные шифоньерки со всякими затейливыми узорчиками. В этом было что-то девичье, недостойное мужчины!
Поперхнувшись, я выговорил неестественным голосом:
— Наверное, это стоило ему больших денег. Так красиво и столько резьбы!
— Неужели вы про этот хлам? — отреагировала она.
Я испытал огромное облегчение от этих слов, даже несмотря на то, что Дженни нелестно отозвалась об отцовском пристрастии.
— Вы, наверное, решили, что это ручная работа? — продолжала она. — Нет, все сделано на станках. Дешевка!
— Мамочки! — воскликнул я, щурясь на сверкающие полированные поверхности в гостиной и столовой. — Быть того не может!
