Они въехали во двор ранчо около полуночи, собаки сразу выскочили и подняли гвалт. В большом доме горел свет, в спальном бараке тоже светились тусклые огни. Но когда он натянул вожжи перед каретным навесом, то увидел, что в корале практически пусто. Это удивило и встревожило его.
Элизабет проснулась и в удивлении оглянулась вокруг.
— О, мы уже приехали! — сказала она.
Лаудон спрыгнул на землю и помог ей сойти; сделав первый шаг, она чуть не упала. В темноте послышались твердые мужские шаги, гулкие на утоптанной земле двора, и обрисовалась фигура Олли Скоггинза.
Скоггинз сказал:
— Добро пожаловать снова в «Длинную Девятку» Элизабет!
Девушка огляделась по сторонам:
— Олли, где мой дядя?
Скоггинз сказал:
— Проходите в дом. Я держу кофейник на огне.
Они ушли вместе. Лаудон выпряг коня, поставил его в стойло и задал корму. Потом вернулся к двуколке и взвалил обтянутый кожей сундучок на плечо. Винчестер он оставил в двуколке. Винтовка заставила его подумать о Скоггинзе. Что-то он при девушке рта не раскрыл…
Лаудон прошел через двор к дому, вошел внутрь, в большую гостиную с камином, вычурными украшениями и книгами. Интересно, Фрум действительно прочитал все эти книжки, или держит их так просто, для виду? Девушка забралась в глубокое кресло с кружкой кофе в руках, а Скоггинз стоял перед пустым камином, сложив руки за спиной.
— Куда этот сундучок поставить? — спросил Лаудон.
Скоггинз махнул рукой в направлении спальни для гостей; Лаудон занес туда сундучок и опустил на пол. Когда он вернулся в гостиную, Скоггинз наливал для него кофе. Одновременно он рассказывал девушке:
— …построили новое крыло прошлой осенью. Вы тут найдете массу изменений. В здешних краях это самое большое ранчо.
Элизабет задала прямой вопрос:
— Эта поездка, в которую отправился мой дядя… Когда вы ожидаете его возвращения?
— Завтра, может быть. — Скоггинз выглядел слегка смущенно. Это был высокий сутуловатый человек, напоминавший сосну, слишком беспощадно потрепанную ветром. Глаза его имели характерный прищур, а лицо было иссечено ветрами — печать, которую прерия кладет на человека. Он — как старое седло, — подумал Лаудон, — слегка потертое по краям, но все еще надежное. Нет, скорее старый револьвер, сделанный из вороненой стали и выцветшего от времени ореха, револьвер, нуждающийся в руке, которая наводила бы его.
Элизабет сказала:
— Должно быть, это очень важное дело, если оно заставило дядюшку уехать как раз в тот день, когда я приехала.
