Много времени Желтая Рубаха проводил в молитвах, один за дальними холмами или вместе с шаманом. Он постился, давал обеты и выполнял их. Наконец, прежде чем сложить с себя тяжелое бремя почетного медвежьего пояса, отправился в свой последний набег.
После набега воины возвращались с севера, а в это время Человек-Лошадь и еще два охотника с добычей, бизоньим и оленьим мясом, завернутым в шкуры и нагруженным на небольших норовистых пони, приближались к стойбищу с юга. Один из охотников «проворчал» что-то, и все остановились, увидев всадника на холме. Всадник спешился, поднял вверх одеяло и опустил его. Потом снова повторил сигнал. «Два! Два человека погибло!» — встревоженно прошептали охотники. Они поспешили в селение; оттуда уже доносились причитания и плач. Из боевого отряда прискакал всадник. Остальные задержались, чтобы покрыть лица краской в знак победы и печали. Один из погибших был Желтая Рубаха. Его тело оставили в пещере, завалив вход камнями. Другой воин умер позже, и его останки укрепили на дереве.
У входа в типи, куда уже никогда больше не вернется Желтая Рубаха, на земле была кровь. Старуха с подрезанными в знак скорби волосами сидела на корточках у входа и, раскачиваясь, выла от горя. Одной изуродованной рукой она придерживала, словно укачивая, другую руку. Она отрубила еще один сустав.
Дочь старухи, отрезав пряди своих длинных волос, рыдала, нанося себе удары ножом по руке. Человек-Лошадь пытался было отнять у нее нож, но она умоляла его так жалобно, что он предоставил ей делать, что она хочет. Он был сыт всем этим по горло.
«Дикари! Уж теперь-то я уйду! Пойду на охоту один и не вернусь!»
Но так сразу Человек-Лошадь не смог уйти: он оставался единственным охотником в жилище двух убитых горем женщин, одна из которых была стара, а другая ждала его ребенка.
Соблюдая обряд траура, эти женщины снова сделали его нищим. Все, что составляло богатство, благополучие, безопасность, они после смерти Желтой Рубахи отдали в жертву духам.
Не осталось ничего. Негде было приклонить голову. У них не будет жилья по крайней мере в течение двух месяцев траура, а потом женщины должны будут заняться выделкой шкур для типи. Им придется жить в хижине из ивовых прутьев, покрытых кусками кожи, которую им из жалости даст кто-то из соплеменников. Можно было бы жить у родных. Но у женщин Желтой Рубахи родных не было.
Только сейчас Белый Человек начал понимать, как ужасно для кроу не иметь родных. Неудивительно, что у старухи остались лишь обрубки пальцев! Из года в год оплакивала она тех, кого любила. Теперь не осталось никого, кроме дочери.
